Элла Лерлэнд - Твое обручальное кольцо
— Да?
Рон, мгновенно насторожившись, вскочил на ноги.
— Я — Этель Фостер, врач Марии.
Рон протянул для пожатия левую руку, на что женщина, слегка удивившись, протянула ему свою.
Без руки, с широкими плечами, он казался немного кривобоким. Джейн уже привыкла к нему, но видеть это впервые было трудно.
— Мария сказала, что вы человек слова, и потому ждала вас, — сказала доктор со слабой улыбкой. — В отличие от меня.
— Вы циник, доктор?
— Просто имела дело с адвокатами.
— Но не со мной.
— Время покажет, мистер Бартон.
Джейн, заметив, что доктор Фостер чуть улыбнулась, присудила очко Рону.
— Доктор Фостер, это доктор Джейн Сандерс. Она детский психолог, и я пригласил ее сюда представлять интересы ребенка.
— Понимаю.
Доктор повернулась к Джейн пожать ей руку, и та увидела темные тени под глазами и усталые морщинки вокруг полных бледных губ. Слишком большая ответственность, слишком много волнений и слишком мало сна, профессионально определила она, чувствуя духовное родство с этой женщиной.
— Я полагаю, ребенок уже родился? — мягко спросила Джейн.
Доктор Фостер кивнула.
— Около тридцати минут назад. Мы только что перевели Марию в палату.
— Как она? — поинтересовался Рон.
— Неважно. У нее было обильное кровотечение, да и долгие роды подорвали силы. Уровень лейкоцитов в крови опасно низок, он не поднялся даже после многократных переливаний.
— А ребенок? — быстро спросила Джейн.
— Слава Богу, нормально. Девочка. Шесть фунтов пять унций. Рефлексы нормальные, реакция тоже.
Рон встревожился.
— Очень маленький вес, по-моему.
— Как обычно у тюремных детей, — объяснила доктор Фостер с ироничной улыбкой.
— Сможет ли мать сама кормить ребенка?
Джейн подумала о первых днях жизни девочки.
— К сожалению, нет. Не только потому, что это против правил. Мария слишком слаба.
Во взгляде доктора Фостер сквозило отчаяние врача, который сделал все, что мог, и тем не менее проиграл.
— Мы можем ее увидеть? — спросил Рон.
— Обычно в таких случаях я отвечаю — нет, но она очень ждала этой встречи. Может быть, разговор с вами заставит ее меньше тревожиться о будущем девочки.
Рон выглядел смущенным, но решительным.
— Нам следует еще что-нибудь знать, прежде чем зайти к ней?
— Только то, что она очень слаба физически и еще больше угнетена эмоционально. Старайтесь не расстраивать ее, насколько это возможно.
Быстро повернувшись, доктор повела их в палату.
В комнате, рассчитанной на две кровати, стояли четыре, и одна и них была отделена от других занавесками.
Солнечный свет, падавший через решетку единственного окна, казался неприятным и резким. Все остальное было каким-то тусклым. Как и в тюремной приемной, здесь не было ни книг, ни цветов, ни единой картины на стене.
Доктор, чуть помедлив, отодвинула одну из занавесок у четвертой кровати. На ней лежала молодая женщина, сама больше похожая на ребенка, чем на многодетную мать. Длинные темные волосы спутались и потеряли былой блеск, а некогда красивый рот обметала лихорадка. Запавшие карие глаза, прежде горевшие огнем девичьих мечтаний, теперь были обведены тенями и полны безмерной усталости.
Рон наклонился и взял ее за руку.
— Привет, маленькая мама, — сказал он с грубоватой нежностью, что слегка кольнуло Джейн. — Как ты?
Бледные губы Марии дрогнули, когда она попыталась улыбнуться.
— Не очень… хорошо.
— Я привел к тебе друга. Ее зовут доктор Джейн Сандерс, и она много знает о детях. Ты можешь ей доверять.
Мария устало закрыла глаза, а потом медленно подняла их на Джейн.
— У нее… доброе лицо. — Голос был едва слышен, нежный, как у ребенка.
— Она очень хорошая.
Рон взглядом пригласил Джейн подойти поближе.
— Привет, Мария. Мы еще не видели твою девочку, но доктор Фостер сказала, что она очаровательна.
Глаза молодой женщины на миг засветились и вновь стали прекрасными.
— Я… дала ей имя Габриэлла. Так звали мою мать.
— О Мария, какое чудесное имя. Я знаю, твоя дочка будет ему рада, когда вырастет.
— Я… надеюсь. — Печальные карие глаза наполнились слезами. — Это все, что я могу ей дать, и это так несправедливо…
Рыдания сотрясли слабое тело; она не могла успокоиться и хрипло закашлялась.
Доктор Фостер налила воды из пластмассового кувшинчика и помогла Марии напиться. Больная немного оживилась.
— Тебе не следует так расстраиваться, иначе мне придется попросить мистера Бартона и доктора Сандерс уйти.
— Нет… пожалуйста. — Мария старалась дышать ровнее. — Я должна быть уверена… Я не хочу, чтобы моя малышка выросла, как я — без образования, без будущего, способная лишь рожать детей от мужчины, которого ненавидит.
Джейн прикусила губу и посмотрела на Рона. Его лицо было жестким, подбородок вздернут, словно он приготовился к драке.
— Все это в прошлом, Мария. Ты и Джек разведены. Он не сможет больше причинить тебе зло.
— Его адвокат сказал, я никогда не смогу увидеть своих мальчиков, даже если меня выпустят на поруки.
— Это не так. Как только тебя освободят, мы вызовем его в суд и заставим дать согласие на твои встречи с сыновьями.
Джейн, уловив стальные нотки в голосе Рона, невольно пожалела злосчастного адвоката.
Мария опустила глаза, ее рука слабо теребила край одеяла.
— Джек говорит, что они ненавидят меня. Джейн, наклонилась к ней.
— Послушай, Мария. Я работаю с детьми каждый день. Большими, маленькими, печальными, пропащими — самыми разными. Но всех их объединяет одно — любовь к матери. Это редкая, прекрасная и загадочная любовь. Она сильнее, чем слова, поступки… Иногда сильнее самой смерти. Не имеет значения, что сказал этот идиот.
Слезы брызнули из глаз Марии и потекли по худым бледным щекам.
— Я люблю своих мальчиков, доктор Сандерс. Вы должны верить мне. — Ее глаза метнулись к Рону. — Скажите ей, мистер Бартон то, что говорили тому судье. Я… я хотела только напугать Джека и все — ради своих мальчиков. Я не такая ужасная женщина, как повторяли эти люди на суде. Я не такая!
Страстные слова, казалось, лишили больную последних сил. Бисерные капельки пота покрыли лоб, она тяжело дышала. Доктор Фостер встревоженно нахмурилась.
— Все хорошо, Мария, — успокаивающе сказал Рон. — Доктор Сандерс все понимает.
Он едва покосился на Джейн, но та заметила взгляд.
— Конечно, я понимаю, — сказала она очень мягко. — И сделаю все возможное, чтобы Габриэллу не забрали у тебя.
