Даяна Тейт - Не говори мне о любви
Он, виновато посмотрев на нее, помог ей выбраться наружу.
– Прошу прощения. Мне надо было предупредить, что изнутри она не открывается.
Эмма удивленно взглянула на него и вышла из машины. Как можно ездить на такой развалине?
Словно читая ее мысли, он улыбнулся, и в глазах у него забегали веселые искорки.
– Она же еще отлично бегает, – по-мальчишески задиристо ответил он.
Он захлопнул дверцу, и все окрестные собаки разом залаяли. Непонятно, почему она терпит этого странного человека. Эмма отвернулась и посмотрела на дом Мэгги. Ее раздражение постепенно куда-то исчезло. В последний раз, когда она была здесь перед назначением во Францию, дом уже начинал ветшать, осыпалась штукатурка, да и ставни кое-где висели на одной петле.
Теперь дом стоял перед ней свежевыкрашенный в неяркий желтый цвет. Перила на крыльце и входная дверь были синие – любимого цвета Мэгги. Приятно удивленная переменами, Эмма улыбнулась.
Она задрала голову, чтобы взглянуть на окна своей комнаты в северной части дома. Стекла сверкали на солнце, словно приглашая ее войти.
И больше ничего не боясь, а только волнуясь, Эмма направилась к крыльцу. Улыбка тронула ее губы, когда она представила, что увидит внутри, ведь Мэгги писала о своей вечной занятости в комитетах и о том, что ей не до уборок. Эмма настаивала, чтобы тетя наняла прислугу, но та категорически отказалась, не желая никаких перемен в своей жизни. Уверяя ее, что в своем беспорядке она скорее разберется сама, чем чужой человек…
Эмма поднялась по ступенькам и стала ждать, пока Брент достанет ключ и откроет дверь.
Распахнув ее, он искоса взглянул на девушку, желая проследить за ее реакцией, а у той спазм сжал горло, едва она вдохнула знакомый с детства запах. Высохшие цветы. Пыль. Кошачьи коробки.
Все было, как всегда. Дорогая антикварная мебель соседствовала с дешевой подделкой, но каждая вещь была здесь любима вне зависимости от ее ценности. Паркетный пол давно не натирали, и он кое-где поседел. Плетеный коврик, который у любой другой хозяйки смотрелся бы совершенно некстати, лежал возле покрытой пледом софы.
Эмма снова ощутила себя здесь как дома. Именно как дома, потому что она прекрасно знала, что дом никогда не будет принадлежать ей, так как еще много лет назад Мэгги отписала его кошачьему приюту. Его продадут, чтобы содержать кошек.
Кошки… Эмма осмотрелась, и ей стало не по себе: она не увидела этих симпатичных созданий, которые всегда терлись о ее ноги, стоило ей здесь появиться. Она растерянно посмотрела на Брента, терпеливо ожидавшего, когда она справится с охватившим ее волнением.
– А где?..
– Кошки? А я о чем говорил? Пойдемте, покажу. Вот сюда.
Он махнул рукой в направлении задней части дома.
– Кто о них заботится?
– Я.
Эмма прошла через столовую с великолепным столом из вишневого дерева и буфетом, принадлежавшим еще ее прапрабабке и уцелевшим в Гражданскую войну. Он единственный сохранился из всего того, что принадлежало семейству. Эмма посмотрела на потолок. Так и есть. Пятна на месте. Это она оставила незакрытым кран в ванной, когда ей было девять лет.
На кухне она обратила внимание, что дверцы шкафа сняты с петель и лежат в ожидании ремонта. Ей захотелось остановиться и спросить, как продвигается работа, но Брент опять махнул рукой, и она поняла, что он имеет в виду заднее крыльцо. Прежде кошки свободно расхаживали по всему дому. Неужели теперь они ютятся все вместе подальше от глаз? Мэгги бы не понравилось, что с ее драгоценными малышками обошлись таким образом.
Глаза Эммы загорелись гневом, но она ничего не сказала и, открыв дверь, замерла в изумлении: крыльцо превратилось в солнечную комнату. Кошки лежали на креслах, на диванах, под столами, на подоконниках. И все-все, включая мебель, было новым.
Эмма смотрела на сытых ленивых кошек, которых оказалось больше полудюжины, и рыдания подступили ей к горлу, когда две или три из них подошли к ней и Бренту и, громко мурлыча, принялись тереться об их ноги.
– Глазам своим не верю, – воскликнула она, едва справившись с волнением. – Ну и красота! – не переставала она качать головой. – Пока я не открыла дверь, я думала…
– Что с бедняжками плохо обращаются?
– Да.
Брент стоял позади нее, и ей пришлось повернуться, чтобы заглянуть в его прищуренные глаза.
– Мэгги пристроила эту комнату специально для них. Она часто сидела здесь вечерами, читала им, разговаривала…
Эмма заметила, как смягчилось выражение его лица, как потеплели его серые глаза, прикрытые длинными ресницами. Она заметила, как он странно кривит рот. Один уголок поднялся, другой опустился. У него кривая улыбка. Ну конечно же. А как же иначе? Раз у него совершенно неправильные черты необыкновенно выразительного лица, то и улыбка ни в коем случае не могла быть какой ей положено.
Удивившись собственным мыслям, Эмма в смущении отвернулась. Ее внимание привлекла кошка, которая никак не хотела отойти от нее.
– Ой, Бетси! – вскрикнула она. – Ты еще жива?
Взяв ее на руки, она осмотрелась.
– А вот и Кларисса!
Не спуская с рук персидскую красавицу с длинной белой шерстью, она присела рядом со своей всегдашней любимицей. Это была третья кошка с таким именем, и ей уже, наверное, исполнилось лет десять. Эмма погладила ее по спинке.
– Ну, толстушка, – прошептала она, – разве тебе не известно, что пожилые дамы должны следить за своим весом?
Кларисса, не теряя королевского величия, выгнула спину, с удовольствием принимая ласку.
Устроившись на подоконнике, Эмма принялась считать.
– Семь? – удивленно спросила она Брента. – И когда это тетя Мэгги успела завести их так много?
Он пожал плечами.
– Кажется, в прошлом году. Она никогда не могла пройти мимо несчастной брошенной кошки, а у нас их тут вдруг развелось видимо-невидимо. – Он нагнулся, взял на руки полосатую кошку и прижал ее к груди. – Это Бетси, – пояснил он, словно представляя ее гостье, – Белинда, Дороти, Арабелла. – Он улыбнулся. – Мэгги всегда была неравнодушна к классической литературе. – Он поглядел на Эмму. – Она вам не рассказывала о своих новых друзьях?
Он произнес это почти безразличным тоном, но его глаза говорили о другом.
– Нет. Оказывается, она мне много чего не рассказывала.
Скорее всего, он ей не поверил, но Эмме было все равно. Она не могла оторваться от двух кошек, с которыми ее связывали такие милые воспоминания. Они выглядели ухоженными, и шерстка у них блестела, как всегда.
Эмма ни в чем не могла упрекнуть Брента Форреста.
А он, опустив кошку на пол, приблизился к Эмме и, вытащив из внутреннего кармана пиджака письмо, протянул ей конверт.
