Сара Роуз - Две жизни Николь
Она хотела быть богатой. Любой ценой. Да. Деньги волновали ее тело, сердце и душу гораздо больше, чем мог бы ее взволновать любой, даже самый красивый и сексуальный мужчина в мире.
Когда их пыл остыл, они тут же разняли объятия и теперь оба молча лежали на кровати. Без эмоций. Без желаний. Чувствовалась лишь усталость.
Обыденность.
Было уже далеко за полночь. Анна начала зевать. Марку спать не хотелось, и он дотянулся до пульта от телевизора и нажал на кнопку. Просто так.
Потому что говорить не хотелось.
Потому что спешить было некуда.
Марк не торопился домой. Теперь это уже было ни к чему. Жена все знала, и оттого, что он вернется под утро, в их отношениях уже ничего не изменится. Он не жалел о случившемся. Он и сам собирался все рассказать, его останавливала лишь недавняя смерть дочери. Уважение к женщине, которая помогла ему в жизни подняться так высоко, не позволяло Марку нанести ей еще один удар. Он ждал подходящего момента.
По кабельному телевидению передавали ночные новости. Темнокожая диктор отработанным до совершенства грудным голосом рассказывала о произошедших в Лос-Анджелесе за день событиях. Марк флегматично слушал ее, не выпуская из рук пульта. Картинки менялись быстро и четко. И вдруг Марк услышал:
— Два часа назад в районе Санта-Моники случилась автомобильная авария. На огромной скорости «шевроле» врезался в рефрижератор, перевозивший кока-колу. За рулем машины находилась Николь Энвар. Женщина сильно пострадала. Она в состоянии комы доставлена в Лос-Анджелесский медицинский центр… — На телеэкране под звуки сирен замелькали полицейские, медики, представители службы «девять-один-один».
Больше Марк ничего не слышал. Он резко сел и почему-то никак не мог сообразить, что произошло.
Анна все сообразила сразу. И ей тотчас стало так легко и радостно, словно она получила известие о крупном выигрыше. Она еле сдержала свои неуместные эмоции и только молча посмотрела на Марка Энвара.
Тот встал и замотал себя простыней. Потом, не говоря ни слова, вышел из спальни и спустился в гостиную. Подошел к бару, достал бутылку коньяка, налил больше половины стакана и выпил залпом. Анна, надевая на ходу свой легкий халатик, прямо босиком моментально сбежала следом и теперь стояла посередине комнаты и молча наблюдала за ним.
— Это ты виновата! — грубо буркнул Марк, как только та появилась перед ним.
— Ну убей меня за это! — неожиданно крикливым голосом проговорила Анна. — Убей за то, что ты меня соблазнил, за то, что я родила тебе сына взамен погибшей дочери. Убей меня, убей! — истерично кричала Анна.
У нее это вышло само собой. Она и сама не поняла, чего это она вдруг раскричалась.
Марк оторопел. Он не привык к истерикам. Его жена была всегда уравновешенной, спокойной и никогда не устраивала ничего подобного. За все десять лет их совместной жизни он ни разу не слышал, чтобы она кричала подобным образом.
— Успокойся, ненормальная! — Марк плеснул в стакан еще коньяка и залпом выпил. — Видишь, что произошло?! Мне надо ехать в больницу, — заявил он, больше не обращая на ее поведение внимания.
Он не собирался ссориться с Анной. Он ее любил. А после рождения сына намеревался на ней жениться.
Она тоже не собиралась ссориться с Марком. Она хотела за него замуж. И от этого шага ее практически уже ничего не отделяло.
Анна Покэ и сама не поняла, как это она не сдержала своих взрывных эмоций. И вдруг испугалась за себя. А вдруг Марк пожалеет свою жену? Вдруг она выживет? Ведь она, скорее всего, останется инвалидом на всю жизнь… Не дай бог, в Марке проснется благородство и он посовестится бросать больную жену… Анна на миг испугалась. Она, решив загладить свою оплошность, как кошка подошла к Марку. Налила в его стакан еще немного конька и елейно произнесла:
— Прости меня, родной… — Она сделала ударение на слове «родной».. — Хочешь, ударь меня… — и преданно заглянула ему в глаза. — Хочешь, обзови как-нибудь… Хочешь…
— Все. Считай, что проехали, — перебил он ее, выпив содержимое стакана. Он немного начал хмелеть. — А теперь мне надо одеться…
Было начало четвертого утра, когда Марк оказался в медицинском центре, где лежала Николь. Он торопливо вошел в недавно отремонтированное здание центра и сразу же направился к стойке, где за столом сидела полная немолодая женщина с безбровым лицом.
— Моя фамилия Энвар. Марк Энвар, — заговорил он вздрагивающим голосом, обращаясь к ней. — Мою жену привезли сегодня к вам…
Он не успел договорить. Женщина подняла на него уставшие глаза.
— Да. Николь Энвар поступила к нам в тяжелом состоянии. Сейчас ее оперируют. И сколько продлится операция, сказать сложно.
— С ней все будет в порядке? Она будет жить? — Марк вдруг испугался за жену.
Никакого вразумительного ответа он так и не дождался. И ему пришлось ждать окончания операции.
К нему вышел высокий, чуть сутуловатый врач по имени Уолт Кэй.
— Ваша жена в коме. Она очень слаба, но жить будет, — тихо сказал он.
По его лицу было видно, как он устал.
— Разрешите на нее взглянуть.
— Только через стекло.
Марк с неосознанным ужасом смотрел сквозь стекло на жену. Переломанная и истерзанная. Загипсованная и перебинтованная. Беззащитная и одинокая. Подключенная к каким-то медицинским аппаратам.
Марку даже в голову не могло прийти, что он увидит жену в таком жутком состоянии. Она была не похожа на себя. Марку Энвару даже показалось, что он видит совершенно незнакомую женщину. Она изменилась до неузнаваемости. Лицо Николь… Нет, это было не ее лицо. Вывернутое. Вспухшее. Синюшное. Чужое.
Но жалости он не испытал.
Ком брезгливости подкатил к его горлу. Еще чуть-чуть, и его вывернет наизнанку. Он побледнел. В эту минуту он окончательно осознал, что сделал правильный выбор, и проговорил неслышно, одними губами:
— Лучше бы она умерла.
— Вы что-то сказали? — переспросил доктор Уолт Кэй, стоявший за спиной Марка.
— Нет. Мне надо идти.
И он ушел.
Навсегда.
Очнулась Николь через несколько дней в окружении каких-то аппаратов и приборов, от которых к ней тянулись бесчисленные трубки и провода. Маленькие мониторы четко представляли ее физическое состояние. Она была основательно упрятана в гипс. Челюсть была закреплена какими-то скобами. К руке подключена капельница. Говорить Николь не могла. Она неподвижно лежала, вся утыканная трубками, и видела перед собой только белый потолок.
Боли не чувствовалось. У нее было такое ощущение, что она вообще не чувствует собственного тела. Она лежала с открытыми глазами и пыталась вспомнить, что с ней произошло. Но ничего. Увы. Память в этот момент зависла на одной картинке, причем с первого взгляда совершенно не имеющей отношения к аварии. Она была вызвана из прошлого, совершенно непонятно какими механизмами…
