Морин Чайлд - Замужем за неизвестным
Они подъехали к дому. Прежде она его любила.
К их дому вела небольшая аллея. Даже в лунном свете цветущие хризантемы ярко выделялись на фоне серого кирпича. Французские окна выходили на лужайку. За одним из них горела лампа, и ее мягкий свет золотыми полосами проливался на траву.
Купив этот дом, они с Люком отметили каждую комнату своей любовью. Они любили друг друга на полу в гостиной, в столовой, на кухонном столе. Даже по лестнице Эбби не могла пройти, не вспомнив с болезненной ясностью, как она лежала на ступенях обнаженная, а Люк нежно раздвигал ей колени.
Теперь, проходя по дому, она все время чувствовала, какой он пустой. В нем не было слышно детских голосов. Люк хотел подождать с детьми, а она уступала ему, утешая себя тем, что в один прекрасный день у них будет настоящая семья, такая, о какой они мечтали тогда в Париже.
Люк заглушил мотор, повернулся к жене и посмотрел ей в глаза:
— Мы должны поговорить.
— Интересно, сколько браков распалось под эту фразу? — еле выговорила она.
— Эбби, я не хочу, чтобы наш брак распался.
Она взглянула на него и ясно увидела в его глазах боль и раскаяние. Но было слишком поздно.
— Слишком поздно, Люк, — сказала Эбби и вышла из машины, не дожидаясь, пока он откроет ей дверцу.
Она направилась к дому, когда заметила, что Люк все еще сидит в машине, держа в одной руке бокал с шампанским.
— Зачем тебе это?
— Скажу дома.
Она заглянула в его мрачное лицо и поняла, что спорить с ним сейчас бесполезно. По правде говоря, у нее уже не было сил спорить. Она чувствовала себя бесконечно усталой. Вымотанной. Все, чего ей сейчас хотелось, — добраться до постели и попытаться уснуть.
Почему-то лампа, оставленная гореть в передней, заставила ее застонать от боли. Она дожидалась их возвращения домой. Но они последний раз входят сюда вместе.
Она отперла дверь и вошла в дом. Ее каблуки цокали по паркету, отсчитывая последние секунды их совместной жизни, которая казалась такой счастливой.
— Пойдем в гостиную, — велел Люк, и Эбби последовала за ним через холл.
Они вошли в гостиную. Стены с намеренно открытой кладкой серого кирпича выглядели бы мрачно, но их расцвечивали и оживляли солнечные пейзажи. Мебель была обтянута шелком цвета топленых сливок, по диванам и креслам уютно раскиданы подушки ярких тонов. На большом камине стояла ваза с целой охапкой огромных хризантем.
Она наблюдала, как Люк поставил бокал на каминную полку, подошел к окнам и плотно задернул гардины.
Пожалуй, так лучше, подумала Эбби. Незачем устраивать спектакль для соседей.
Она улыбнулась этой мысли. Дома в Иствике были настолько большие и стояли так обособленно, что она могла орать во все горло — и никто бы ее не услышал. Они могли бы танцевать голыми перед окнами — никто бы не увидел их. Она знала это точно, потому что когда-то они с Люком такое уже проделали.
Как же это было давно.
Люк повернулся к ней, и тут она увидела в его глазах то, чего никогда не видела прежде.
Страх.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Что с тобой? — она шагнула ему навстречу прежде, чем вспомнила, что ее не должно больше заботить, что с ним.
— Я должен тебе кое-что сказать.
Люк глубоко вздохнул и подошел к ней. Его глаза были все так же сосредоточенны, но в линии рта Эбби уловила странное и жестокое выражение, какого она не видела у мужа прежде.
— Ты должна кое-что узнать, — повторил он.
— Если это очередная ложь — не утруждай себя, — сказала Эбби, стараясь унять стук сердца.
— Я не лгал тебе, клянусь! — он схватил ее за плечи и крепко сжал их, будто боялся, что она сейчас убежит, не выслушав его.
— Правда? Так в гостинице ошибались, сказав мне, что никогда о тебе не слышали?
— Я могу объяснить.
— Сочинишь новую сказку? Спасибо, не стоит.
— Эбби, происходит что-то ужасное.
— Совершенно верно: муж обманывает жену.
— Я имею в виду, — сказал он, крепко держа ее за плечи, — нечто более важное, чем-то, что произошло между нами.
Ее сердце съежилось, как воздушный шарик, который прокололи из злой шалости.
— Так это не из-за нас ты так переживаешь? — уточнила Эбби, искренне удивившись, что ее боль еще не дошла до предела, что она еще способна расти. — Из-за чего-то более важного? Ну, разумеется, разве есть в мире что-нибудь менее важное, чем наш смехотворный брак?
— Черт побери, да послушай же меня!
— Тебе нечего сказать, Люк! Почему я должна тебя слушать?
Она впилась в него взглядом, пытаясь понять, о чем он думает. Прочитать его мысли, которые он скрывал от нее. Но все было бесполезно: за годы лжи он хорошо научился держать ее на расстоянии. Это уже не должно было бы ее удивлять, но по-прежнему удивляло.
— Я не хочу больше лжи, Люк! Можешь больше не притворяться, что наш брак что-то для тебя значит, что я что-то значу для тебя. И я не собираюсь делать дальше вид, что у нас все превосходно. Я не могу больше жить во лжи!
— Я люблю тебя, Эбби. Это не ложь.
Он говорил совсем тихо, его голос был не громче вздоха, и в нем звучала такая мольба, что на секунду она готова была поверить всему, что он скажет.
Она не должна расслабляться.
— Как я могу верить тебе?
Его руки разом ослабели, настолько, что она без труда высвободилась, стараясь не думать о том, что ее плечам стало холодно без тепла его рук.
— Мне жаль, что ты так думаешь, малыш. Клянусь, я сделаю все, чтобы ты мне снова верила. Но сейчас есть кое-что, что тебе нужно знать.
Эбби чувствовала себя такой измученной, что не в состоянии была выдержать еще один удар, каков бы он ни был.
— Разве это не может подождать до утра?
— Нет.
— Прекрасно. Тогда говори скорее, и я иду спать.
— Твое шампанское было отравлено.
Несколько секунд было так тихо, что Эбби слышала, как стучит ее сердце. Потом она открыла рот, но не смогла издать ни звука. Отравлено?
— Я чуть не выпил его, но вовремя заметил.
Люк посмотрел на бокал, стоявший на каминной полке. При свете ламп вино за тонкой стенкой хрусталя напоминало жидкое золото. Яркое. Живое. И смертельное.
— Что? — наконец выдавила она из себя. — Почему ты так думаешь? Откуда ты можешь знать? Ты его пил? Ты же не пил его, нет?
Она подбежала к нему и в страхе быстро и нежно гладила его по плечам, по рукам, по лицу, будто ища какую-то рану. Но даже сквозь ужас она понимала, что выглядит глупо. Если бы он выпил это вино и если оно действительно отравлено, он был бы уже мертв.
