Белл Робинс - Любовь и измена
— Я уйду. Но только потому, что сам так хочу. А не из-за твоих слов.
— Да мне трижды плевать из-за чего, лишь бы убрался!
Но Алекс и сам толком не знал, почему решил оставить ее в покое. Душу разрывали самые противоречивые чувства. Мысли роились в голове, как мухи над вареньем. И внезапно ему захотелось начать эту встречу заново. Переписать, так сказать, начисто. Что с ними произошло? Ведь они с Долорес всегда были друзьями. А теперь встретились как заклятые враги.
— Как бы то ни было, я желаю тебе всего хорошего. Ты великолепно играешь… насколько я слышал. Если у тебя вдруг появится желание продемонстрировать свое мастерство лучшим специалистам, я всегда готов помочь тебе. — И он протянул ей свою визитную карточку.
Даже не взглянув на кусочек глянцевитого картона, она гневно крикнула:
— У меня есть к кому обратиться! Как ты смеешь входить в дверь моего дома после всех этих лет, после всего, что произошло, и думать, будто я позволю тебе устраивать мою личную жизнь?!
Он усмехнулся и положил карточку на подоконник.
— Ты не изменилась, Лола, только в одном. У тебя все тот же бешеный темперамент.
Долорес распахнула дверь и отступила в сторону.
— Прощай, Алекс. Будь счастлив.
Он пристально посмотрел на нее. В прекрасных глазах по-прежнему виделись все те же чувства — ярость, презрение и… да, и страх, граничащий с паникой. Она хотела избавиться от него. Сейчас же. Сию же секунду. И он по-прежнему понятия не имел почему.
— Что ж, прощай и ты, Долорес.
И прежде чем она смогла что-либо предпринять, Алекс шагнул вперед, схватил ее за плечи, привлек к себе и поцеловал. Прямо в губы.
На мгновение она замерла, оцепенела, но потом задрожала, как пойманная, перепуганная птица. Он крепче прижал ее к себе, закрыл глаза и погрузился в блаженство поцелуя, наслаждаясь каждым мигом. Пальцы его ласкали пышные кудри, гладили нежную кожу лица и шеи. Он хотел ее. Боже, как же он хотел ее! Словно и не прошло одиннадцати лет, разделивших то мгновение на пляже и эту встречу.
Алекс притянул ее еще ближе и дал ощутить всю силу своего страстного желания. И только потом почувствовал, что Долорес бьется в его объятиях, изо всех стараясь освободиться.
Пораженный собственной реакцией, ослепленный желанием, он с трудом оторвался от сладостных губ и пробормотал:
— Это не изменилось. Совсем не изменилось.
Она вспыхнула. Глаза метнули молнии.
— Все изменилось, Алекс Парагон! Неужели ты искренне полагаешь, что можешь войти в мою дверь и продолжить с того момента, на котором прервался одиннадцать лет назад? Особенно после всего…
Он изо всех сил боролся с собой, с ошеломившим его предательством собственного тела. Наконец, с трудом обретя дар речи, выдавил:
— Извини. Я… я не собирался целовать тебя.
— Не волнуйся, второго шанса у тебя не будет.
Прежнее разочарование, смешавшись с нынешним, ударило в голову и заставило сказать:
— Ты никогда не хотела меня. Никогда.
Она уставилась на него широко открытыми от изумления глазами. Потом усмехнулась.
— А ты, оказывается, так ничего и не понял, Лехандро.
― Все я понял. Ты поэтому и не пожелала уехать со мной. Я не возбуждал тебя как мужчина…
Долорес грубовато ответила:
― Не будь идиотом. Я… я хотела тебя. Больше всего на свете…
― Правда? — Он смотрел ей прямо в глаза.
Тогда ему было всего восемнадцать, и ее нежелание отдаться ему значило для него так много… Воспоминания о том отказе и причинах его терзали Алекса все эти годы, заставляя порой сомневаться в своей сексуальной притягательности.
― Да, правда, — твердо ответила Долорес, словно точку поставила. — Но теперь это не имеет ни малейшего значения.
— Для меня имеет, — тут же откликнулся Алекс.
― Ты что, серьезно полагаешь, что я поверю? — Она распахнула дверь шире. — Уходи, Алекс. Исчезни из моей жизни. Навсегда!
Пошатываясь от разочарования, он спустился по ступенькам крыльца и побрел не разбирая дороги. Она снова отвергла его! Снова!!!
Он уже не помнил, что приехал, желая убедиться в том, что его чувство к ней давно умерло. Нет, память об этой женщине и ее отказе будет мучить его всю оставшуюся жизнь. Он может, конечно, попытаться начать ухаживать за другой, даже жениться, но толку от этого все равно никакого. Долорес и только она одна всегда будет занимать его сердце. Другой он сможет отдать руку, разделить с ней свое состояние, но сердце… Нет, никогда…
Еще позавчера утром, отдавая Эвелин приказ забронировать билет до Тенерифе, он считал, что преуспел в жизни. Сегодня, спустя всего-навсего двое суток, знал наверняка, что проиграл, остался неудачником…
Потому что по-прежнему желал эту женщину, которая продолжала оставаться недоступной. Для него…
* * *Долорес стояла, прислонившись лбом к стеклу, и невидящими от слез глазами глядела ему вслед.
Ушел. Наконец-то.
Но уедет ли он с острова? Или останется, пока не узнает ее тайну? И тогда вернется?
Она судорожно вздохнула, скомкала складки платья, с силой прикусила нижнюю губу. И, только ощутив вкус крови, пришла в себя.
Что же теперь будет? Что будет?..
* * *Алекс сам не заметил, как оказался у школьного стадиона. К его приятному удивлению, он претерпел изменения в лучшую сторону с тех пор, как восемнадцатилетний Парагон покинул остров. Волейбольная площадка была приведена в порядок так же, как трек для велогонщиков и дорожки для бегунов-легкоатлетов. Трибуны весело поблескивали свежей краской.
Что ж, видно, не так и плохо обстоят дела в городке, коль скоро местные власти сумели выделить средства на развитие детского спорта. В его дни, когда он был чемпионом островов по гонкам на треке на трехкилометровой дистанции и по пересеченной местности, и сам трек, и велосипеды оставляли желать много лучшего. Но то, что он видел сейчас, позволяло надеяться, что отцы города не поскупились и на лучшие, современные машины.
Игра, какой бы она ни была, уже закончилась. Трибуны и площадки опустели. Алекс открыл ворота, прошел и опустился на скамью. Глубоко вдохнул чистый и свежий, несмотря на жару, воздух. Какое простое, но давно забытое наслаждение. Он закрыл глаза и погрузился в некое подобие транса, которое, однако, очень скоро было прервано. Новые резкие звуки заставили его взглянуть вниз.
Несколько мальчишек и девчонок старательно накручивали круги по гаревым дорожкам. А пожилой неизвестный мужчина — не тот тренер, который занимался с ребятами в его время, — подбегал то к одному, то к другому с хронометром в руке, не выпуская изо рта свистка и выкрикивая неразборчивые слова то ли одобрения, то ли осуждения…
