Лора Грэхем - Твоя навеки
Фэйт не передумала, и когда десять минут спустя они входили в зал ресторана, рука ее крепко сжимала локоть Мика, а подбородок был вызывающе приподнят. Вот сила духа, с восхищением подумал Мик. А с виду она кажется такой хрупкой и беззащитной.
Мик уже не раз бывал в этом ресторане с друзьями и знал, что здесь ему не придется сталкиваться с махровым расизмом. Не то, что его сильно смущала такая перспектива, просто не хотелось портить настроение Фэйт.
Кроме того, Мика устраивало здешнее меню: он предпочитал простую, но обильную пищу. Официантка хорошо знала помощника шерифа по прошлым визитам, держалась дружелюбно, и Фэйт мало-помалу успокоилась.
— Не надо петушиться из-за меня, Фэйт, — сказал Мик. — Бороться с предрассудками — все равно что биться головой о стену. Хвала дядюшке Сэму — благодаря ему я объехал полсвета и одно усвоил наверняка: нет или почти нет таких людей, которые не имели бы предубеждений против кого-то.
А потом, подумал он, я не тот, за кого тебе следует заступаться. Кто я? Мираж, обман зрения, наваждение. У тебя своя жизнь, у меня — своя, и теперь, когда Фрэнк Уильямс пойман, ничто не помешает нам каждому пойти своим путем. В конце концов дрезденская фарфоровая статуэтка и зачерствелый служака-метис — явно не пара. И как только ты почувствуешь себя в безопасности, потребность в защитнике отпадет сама собой и ничто не помешает тебе стать просто доброй соседкой, с которой меня ничего не будет связывать, кроме дружеских отношений и привычки прийти на помощь друг другу.
Он собирался после ужина сводить Фэйт в кино, но заметил, что она явно устала. Они оба почти не спали прошлой ночью, а потом она все же ждем ребенка… Заплатив по счету, Мик подхватил Фэйт под руку и проводил к машине.
Когда в салоне автомобиля Фэйт пару раз зевнула, Мик велел ей не стесняться, а спокойно подремать на заднем сиденье. Она заснула мгновенно, а Мик повел машину дальше, воспаленными от бессонницы глазами всматриваясь в серую ленту ночной дороги.
Фэйт очнулась, охваченная животным ужасом: сильные руки подхватили ее и понесли — в темноту, в ночь…
Она закричала, колотя мужчину кулачками.
— Дочь Луны может ничего не бояться!.. Тсс, Фэйт. Это же я, Мик.
Мик! Слава Богу, это Мик! Ужас растаял, как снег под майским солнцем, и Фэйт, уткнувшись в его шею, блаженно вдохнула запах его кожи.
— Знаешь, — сказала она, когда он внес ее в свою спальню, — я бы хотела стать для тебя тем, кем стал для меня ты.
Мик опустил ее на свою кровать, включил настольную лампу и произнес:
— Я спущусь вниз, накормлю скотину и заберу твою одежду из машины, — смущенно сказал он. — Ты больше ничего там не оставила?
Фэйт с необычной торжественностью взглянула ему в глаза и отрицательно качнула головой. Мик коротко кивнул и двинулся к двери. На пороге он, однако, остановился и, поколебавшись, бросил через плечо.
— Ты всегда была для меня всем, Дочь Луны. Всем.
Он оставил Фэйт одну в состоянии крайнего смятения, а сам, громыхая сапогами, спустился вниз.
— Итак, — пробормотал он, — на склоне лет ты, Мик Пэриш, окончательно тронулся умом. Как вообще можно было делать такое признание? Это же безумие. Полное безумие!
Но она и в самом деле была для него всем. Это ее девичий голосок звал его из замурованной ямы, в которой его погребли живьем вьетнамские партизаны, а потом поманил в округ Конард. В самые трудные минуты своей жизни, когда он готов был свихнуться, воспоминания о том лете, о том, как он учил Фэйт ездить верхом, бросать лассо, ловить рыбу, эти воспоминания помогли ему устоять и сохранить рассудок. Трудно поверить, но все так и было: он закрывал глаза, и воспоминания о самом счастливом лете в его жизни оживали перед ним.
А сейчас перед ним была явь, и он никак не решался поверить, что это не сон, не плод его больного воображения.
Накормив скотину и забрав вещи из машины, Мик вернулся в свою комнату. За дверью ванной шумно лилась вода из душа. Хорошо бы и мне тоже принять душ, подумал Мик. Вместе с ней. Он поставил на пол сумку с вещами и задумался. Было бы так славно встать под горячие упругие струи воды, намылить Фэйт с ног до головы, затем позволить ей проделать то же с ним… Волна сладкой дрожи пробежала по его телу, стоило представить себе эту картину.
Но как воспримет это она?..
Мик улыбнулся озорной улыбкой. Лет сто он не был таким веселым. А может быть, не стоит себя сдерживать?..
Когда Фэйт, блаженно открыв глаза, увидела рассматривающего ее в упор Мика, она отчаянно взвизгнула и отступила. Их разделяла только стенальющейся воды. Он поспешно задернул пластиковую занавеску, но через секунду заглянул внутрь.
— Извини, — сказал он робко, — я не хотел пугать тебя.
Фэйт издала нервный смешок.
— Я просто не ожидала, что за мной может кто-то подсматривать.
— Неужели? Ты всерьез рассчитывала, что я лишу себя шанса лицезреть твою красоту?
— Неправда. Я вовсе не красивая.
— Расскажи об этом кому-нибудь другому, но только не мне. Я более изысканной и утонченной красоты в жизни не видел. В детстве я мечтал встретить сказочную принцессу, но никак не думал, что столкнусь с одной из них наяву.
Он помог ей выбраться из ванной, обтер насухо полотенцем и обнял за хрупкие плечи своими большими смуглыми руками.
— А вот теперь я держу сказочную принцессу в своих объятиях, и самая волшебная из всех сказок сбывается.
Фэйт ничего не ответила, но по ее лучистым глазам было видно, что и ее самая заветная сказка сбывается.
Их снова ждала волшебная ночь любви, и когда полчаса спустя, слившись в одно целое, они достигли пика наивысшего наслаждения, Фэйт изогнулась в его объятиях, хрипло выкрикивая его имя и умоляя, умоляя ради всех святых любить ее еще и еще, а его тело забилось в конвульсиях, и из горла вырвался хриплый крик:
— Моя!.. Ты только моя, Дочь Луны!.. Ты навек моя!..
Когда в шесть утра загудел электронный будильник, Мик проснулся в постели один. С кухни до него донесся аромат свежезаваренного кофе, и он понял, что Фэйт, его чуткая, нежная, добрая Фэйт, проснулась раньше, чтобы успеть приготовить ему завтрак.
Блаженно и глупо улыбаясь, Мик поднялся навстречу новому дню. Никогда прежде он не ждал от него столько радости и счастья. Сегодня, думал он, обтирая себя влажной губкой, сегодня же пойду на прием к доктору Макардлу и потребую снять с меня эти проклятые бинты, чтобы можно было принимать душ. Правда, доктор хитрая лиса: он вполне может продержать меня в бинтах еще пару дней, чтобы уберечь помощника шерифа от очередных безрассудных выходок.
