Ирен Беллоу - Там где ты
— Человек, которого я любила, — продолжила она, — это тренер баскетбольной команды местной средней школы. Он преподавал уголовное право и боялся читать старшеклассникам лекции по половому воспитанию. Он упрям, сексуален и заставлял меня смеяться… — Гейл сделала паузу и судорожно вздохнула. — Заставлял меня чувствовать, что я живая. И он единственный, кто заставлял меня думать… что я именно та женщина, отражение которой вижу в его глазах.
— Все это осталось в силе, — сказал Эндрю. — Изменилось только название работы.
— Ты ошибаешься. Вместе с названием работы изменилось и все остальное.
Гейл закрыла дверь и пошла по дорожке, которая вела к ее крыльцу.
Эндрю не знал, сколько времени он просидел в своем фургончике, глядя в никуда и вспоминая все, что было между ними.
Он всегда считал себя отверженным и работал изо всех сил, тщетно пытаясь заставить других забыть о его происхождении. Неизменно стремился быть лучшим.
И чем это кончилось? Да ничем. Женщина, которую он полюбил, не захотела иметь с ним ничего общего. Через несколько часов он станет безработным. Каким был, таким и остался. Ничто не смогло изменить этот факт. Неважно, как он начал свою жизнь. Важно то, как он ею распорядился.
Теперь он должен решить, как прожить ее остаток. И сделать это сам. Ни Бюро, ни Гейл тут ни при чем. Речь идет только о нем, Эндрю Даффе. Но какое бы решение Эндрю ни принял, в глубине души он знал, что жизнь еще не кончена. Ни под каким видом.
Стояло утро. Гейл вынесла на крыльцо белый плетеный стол и поставила на него кружку с чаем. По дощатому полу прыгали два воробья и клевали кусочки засохшего тоста, которые она приносила каждую субботу. Гейл открыла «Нью-Йорк таймс» на странице, посвященной новостям федерального значения. Она не видела Криса и ничего не слышала о нем уже три недели. Теперь, когда Эндрю обнаружил убежище брата, она волновалась за Криса больше, чем раньше. Вместо того чтобы слушать лазерный проигрыватель, она то и дело щелкала пультом дистанционного управления, переключаясь с канала на канал. Вместо того чтобы каждое утро читать за чаем «Вестник Оуквуда», она выписывала все центральные газеты, которые выходили в Вермонте. Но ничего не происходило. До сих пор она придерживалась мнения, что самая хорошая новость — это отсутствие новостей. Однако в данном случае дело касается Криса…
Как всегда бывает в маленьких городках, весть о ее разрыве с Эндрю распространилась мгновенно. Но только два человека в Оуквуде знали правду. Всю правду. Это были Айрин и Бартоломью. С того дня как Гейл согласилась принять клинику, каждый четверг все трое обедали на уютной кухне Айрин и каждый четверг старики дружно ругали Гейл за то, что она отпустила Эндрю без борьбы.
Бартоломью казался таким же крепким и сварливым, как прежде, но начал сокращать часы своего пребывания в клинике. То же самое делала Айрин, подтверждая подозрения Гейл о существовании долгого романа между доктором и медсестрой. Она беззлобно подтрунивала над стариками, а те яростно отпирались. На взгляд Гейл, слишком яростно.
Она уже наняла новую медсестру на неполный рабочий день, чтобы компенсировать уходы Айрин, старавшейся как можно больше времени проводить с Бартом. А на следующий год, если позволят средства, собиралась нанять фельдшера. Как ни странно, Ширли сохранила свое место и даже не стала возмущаться, когда Гейл возложила на нее дополнительные обязанности.
Гейл просмотрела газету и не нашла ничего, что могло бы заставить ее тревожиться за Криса. А затем, как обычно, начала думать об Эндрю. Может, Барт и Айрин правы. Может, ей следовало побороться за Эндрю. Но в то время у нее не было на это сил. Ни физических, ни душевных. Кроме того, твердила себе Гейл, она слишком занята клиникой, чтобы заводить постоянную связь. Слишком занята обустройством дома — ее первого настоящего дома после смерти родителей. Она уже заменила неудобную мягкую мебель, взятую напрокат, небольшим диваном с цветочным рисунком и таким же креслом. Поскольку квартирка была маленькая, Гейл решила ограничиться несколькими дубовыми столиками и небольшим гарнитуром. Интерьер уютной гостиной удачно дополняли копии старинных медных ламп и вставленные в рамки репродукции картин Клода Моне. Большую часть дощатого пола прикрывал широкий ковер персикового цвета. На очереди была замена дешевой, купленной на распродаже обстановки спальни, но ей требовались время и деньги, чтобы обойти магазины и аукционные залы, торгующие антиквариатом.
Внезапно до нее дошло, что все это только попытка найти себе занятие. Если говорить правду, то она тосковала по Эндрю. Тяжелее всего было по ночам. Днем Гейл сбивалась с ног, надеясь по возвращении уснуть мертвым сном, но это не мешало ей всю ночь ворочаться, метаться и мечтать о нем. Ее тело жаждало его прикосновений. А душа изнывала.
Но тоска тоской, а Гейл по-прежнему не знала, сумеет ли простить Эндрю его предательство. Она не кривила душой, когда говорила ему, что не может любить агента ФБР, но этот довод постепенно потускнел. Когда Крис в ту памятную ночь начал расспрашивать Гейл о ее отношениях с Эндрю, она сказала брату, что не подозревала о его настоящей профессии. Если бы она знала, то никогда бы не увлеклась им. Но теперь Гейл тревожило, что она все знает, а боль не уменьшается. Наоборот, стоит подумать об Эндрю, как эта боль становится сильнее. Тело продолжает тосковать по его прикосновениям.
На прощание брат сказал ей, что Эндрю Дафф хороший человек и неважно, чем он зарабатывает себе на жизнь. Даже если временами он применяет методы, которых не найдешь ни в одной инструкции для агентов Бюро.
Но все это не имеет значения. Они больше не увидятся. Она смирилась с этой мыслью, когда на следующий день Эндрю освободил верхнюю квартиру и уехал еще до возвращения Гейл из клиники.
Она сложила газеты и собиралась уже вернуться к себе, как вдруг перед домом затормозил огромный бело-голубой мебельный фургон. Когда пару дней назад Гейл платила за квартиру, миссис Тревор не упомянула о том, что кто-то собирается въехать. Если не считать тоски по Эндрю, Гейл наслаждалась одиночеством и надеялась жить без соседей как можно дольше.
Не зная, чем заняться, Гейл решила удовлетворить свое праздное любопытство. Она откинулась на спинку плетеного диванчика, взяла полупустую кружку с чаем и сделала глоток. Из фургона вышли два дюжих грузчика. Тот, что был повыше, посмотрел на часы и что-то сказал второму. Напарник пожал плечами, а затем открыл задний борт фургона. Мужчины начали выгружать мебель. Они несли ее по дорожке и ставили у подножия лестницы, которая вела к пустовавшей верхней квартире. Затем тот, что пониже ростом, поднялся наверх, шагая через две ступеньки, и забарабанил в дверь. Через минуту он вернулся, сказал что-то своему коллеге, после чего дуэт продолжил свою работу.
