Диана Машкова - Дом под снегом (сборник)
Алена прикрыла глаза, чтобы не выдать обиду. Понятно, что она сама во всем виновата — не надо было лезть. Понятно, что вопрос риторический. И все же. От него и требовалось-то всего, что смолчать в финале. Просто ничего больше не говорить, оставить ей в подарок частичку неразрушенных иллюзий, лишь каплю призрачной и несбыточной мечты. А отказ всегда останется отказом, что бы там кто ни выдумывал в оправдание своих отвратительных «нет». Настроение испортилось. Алена сидела, насупившись, размышляя на набившую уже оскомину тему: всю жизнь она не могла понять одного — зачем добиваться, стремиться, затрачивать силы, страдать и в итоге связывать жизнь с человеком, если не желаешь владеть им в полной мере. Безраздельно. Целиком. Нечестно все это. Не по-людски.
— Да ладно, — через силу ответила она, — ты у нас крепкий орешек. Еще повоюешь.
В Москву они возвращались молча. Вадим не беспокоился — приписывал безмолвие Алены умиротворению и усталости. Снова играло радио. По странному стечению обстоятельств пели опять про «человека с кошкой». Песенка закончилась как раз в тот момент, когда Вадим притормозил около Алениного дома.
— Спасибо, доктор, — вырвалось у нее само собой. Музыка, что называется, навеяла. Потом она испугалась, что Вадим может обидеться на плоскость формулировки, и попыталась смягчить: — Лечение прошло весьма и весьма успешно. Депрессия отступила. Надеюсь, теперь надолго.
— Пожалуйста! — весело ответил Вадим. — Обращайтесь еще!
— Да уж непременно, — без особого энтузиазма сказала Алена. Привычная вселенская тоска возвращалась, чтобы занять законное место в замученной и уставшей от этой чертовой жизни душе.
Вадим притянул Алену к себе, крепко обнял.
— И тебе спасибо! — прошептал он, вдыхая запах ее волос. — Родной ты мой человек!
Алена до боли в веках зажмурила глаза, а потом быстро вышла из машины и направилась к двери своего подъезда. Она очень старалась с первого раза правильно набрать код домофона. Не хотела, чтобы Вадим, который ждал, пока она войдет, понял, как дрожат ее, ставшие вдруг непослушными, пальцы.
* * *Дома было тихо. Сын сидел в кровати — болел, — няня ему что-то читала. Алена рассчиталась с няней, проводила ее до двери. Договорились о том, что завтра приходить не нужно — только в понедельник. Алена, мучимая теперь угрызениями совести, решила остаться дома с больным ребенком. Сами в слова свои не веря, женщины пожелали друг другу «хороших выходных». Алена закрыла дверь.
Артем выглядел не очень: глаза больные, температура, видимо, снова поднялась. Алена присела рядом с ним на кровати.
— Хочешь, покачаю на ручках? — спросила она.
— Не надо, — отказался Артем. В семь лет он чувствовал себя окончательно и бесповоротно взрослым. — Так посиди.
— Хорошо, — согласилась Алена. — Давай тогда температуру померяем. А я тебе пока книжку почитаю. Вы с Татьяной Семеновной где остановились?
Артем взял из маминых рук градусник, засунул себе под мышку. Вышло криво. Алена попыталась поправить, но он не дал. Читали про барона Мюнхгаузена. Главу о взбесившейся шубе, которая разорвала в клочья наряды барона, и потому хозяину пришлось застрелить ее из пистолета. Тема не смеялся, слушая эту историю. Наоборот, сидел и хмурил брови. Потом спросил:
— А нельзя было просто укол от бешенства в живот ей сделать? Почему сразу стрелять?
— Ну, — Алена всерьез задумалась над поставленным вопросом, — точно не знаю. Но, полагаю, во времена барона лекарства от бешенства еще не изобрели.
— А-а, — поверил Артем, — но можно же было попробовать ее усмирить. На цепь там посадить для начала или в клетку.
— Не знаю, — Алене стало не по себе от их разговора. Думала она не о шубе. — А ты полагаешь, на цепи или в клетке лучше?
— Думаю — да. Если б я был бароном, я бы попробовал сначала так.
— Ясно. А я бы — отпустила ее в лес, — вздохнула Алена. — Пусть себе жила бы на воле. В доме под снегом.
— Хитренькая, — сощурился Артем. — А барон ходи без шубы, да? Холодно вообще-то. К тому же она ему по праву принадлежит.
Алена вздрогнула. Слишком недвусмысленный оборот принимал для нее этот странный разговор.
— По какому праву?
— По праву собственности, — сказал Тема таким тоном, что Алене стало стыдно за собственную глупость и неуместный вопрос.
— А-а. Но она же стала живая! — возразила Алена. — Разве живое существо может быть собственностью?
— Не знаю. — Артем обиделся на то, что мама не соглашается с ним. — Она не живая стала, а бешеная просто. Понятно?
— Понятно, — устало согласилась Алена. — Она стала бешеная.
Настроение окончательно упало. Депрессивное состояние прочно обосновалось внутри.
У Артема было тридцать девять. Алена испуганно отложила градусник — как же она боялась и ненавидела его болезни! Стало не по себе оттого, что поехала сегодня с Вадимом, хотя с утра уже знала, что Тема заболел. В сознание ржавым гвоздем вонзилась мерзкая фраза: «Дети расплачиваются за грехи своих родителей». Эти слова не покидали ее распухшую от мыслей голову до самого утра. Она была уверена, что, проведи она день как положено, сыну не стало бы хуже. Ночью Артем начал кашлять. Этого Алена боялась больше всего, наученная горьким опытом перенесенной им в двухлетнем возрасте пневмонии. Тогда она тоже, несмотря на замужество, беспощадно влюбилась и при любом удобном случае сбегала на свидание, оставляя Тему на бабушек. Результатом такой безответственности, она это знала точно, и стало воспаление легких сына плюс три недели в ужасной больнице. В качестве искупления греха. Вот так. Дети расплачиваются за грехи своих родителей. За их омерзительную похоть и грязное сладострастие.
Всю ночь Алена то и дело вскакивала с постели и бегала в детскую комнату поправлять на беспокойном Теме одеяло. Сон приходил к ней короткими обрывками, рваными кусками. Едва задремав, она моментально просыпалась. Часа в два ночи еще раз померила сонному, заходящемуся в кашле сыну температуру. Несмотря на выпитое перед сном лекарство, снова было тридцать девять. Алена уже окончательно убедилась в том, что в болезни Темы виновата она одна. И тихонько всхлипывала от ненависти к себе и от страха за сына. Ей удалось уговорить полуспящего ребенка ввести жаропонижающую свечку. Тема чудом согласился. Через сорок минут температура упала, Артем заснул.
Выходные проходили как обычно, в пытках семьей. Только на этот раз все было гораздо хуже, потому что Тема болел. Муж вернулся из командировки в субботу утром, а к вечеру Артему стало легче. Он моментально вылез из кровати и начал разгуливать по всей квартире, перемещаясь от телевизора к компьютеру и наоборот. Алена уговаривала его побыть еще в постели, убеждала, обещала, просила, ругала. Бесполезно. Стоило ей отлучиться от ребенка по какому-нибудь делу хоть на секунду — да просто тарелку на кухню унести, — как Тема тут же пулей выскакивал из кровати и несся в гостиную на диван. Хватал пульт и включал очередной беспросветно тупой мультфильм. Алена злилась. Бесилась. Даже кричала. Потом ругала себя за это. Ласково брала извивающегося как угорь и рыдающего ребенка на руки и уносила его в детскую комнату, на кровать. Муж в баталиях участия не принимал. Ходил туда-сюда по квартире и занимался какими-то, одному ему понятными делами.
