Пэнси Вейн - Путешествие втроем
Энн медленно встала. Глостер спрыгнул на пол и радостно бросился приветствовать ее. Обнимая его и целуя в теплый лобик, Энн поблагодарила Бога, что у нее есть ее Глосси. Не будь его, тоска была бы непреодолимой. Радость собаки, у которой тоже никого кроме нее нет, как никогда растрогала ее.
– Ничего, Глосси, как-нибудь справимся. Папа с нами, и он нам поможет.
Но как ни старалась Энн почувствовать незримое присутствие отца, ей это не удавалось. Энн чувствовала только холод, и одиночество, и пустоту, и мучительно хотелось, чтобы ее папа вернулся к ней во плоти.
Она присела к зеркалу на туалетном столике, и оно отразило хрупкую темноволосую и темноглазую девушку со сливочной кожей. Энн была похожа на мать, но брови у нее папины – разлетающиеся, как крылья ласточки, темные и густые. И такие же ресницы, окаймлявшие темно-шоколадные глаза. Наружные уголки глаз были несколько опущены вниз, что придавало им серьезное и кроткое выражение. Небольшой аккуратный носик, маленькие, бледно-розовые детские губы. Разглядев себя, Энн в очередной раз вынесла себе приговор: ничего интересного, заурядная внешность, лишенная очарования и ярких красок.
А вот маму, которую она напоминает лицом, все считали красавицей – такой от нее исходил внутренний свет. Энн сделалось не по себе от мысли, что она похожа внешне на тетю Мириам, старшую мамину сестру, которая жила одна в своем коттедже в Честере, никогда ни в ком не нуждалась, но обожала поучать и критиковать других. Вполне вероятно, что лет через десять Энн станет точной ее копией!
Но брови у нее все-таки папины…
Энн умылась, причесалась, выпила кофе, снова стараясь всеми силами не предаваться тяжелым мыслям. Затем надела свитер крупной вязки гиацинтового цвета и прямую черную шерстяную юбку. Надевая в прихожей куртку, она сказала Глостеру, напряженно смотревшему на нее:
– Малыш, я скоро приду, жди меня, я вернусь и все тебе расскажу.
Спускаясь вниз по лестнице, она снова поблагодарила Бога, что ей есть к кому спешить домой и есть кому ожидать ее возвращения.
Внизу в гараже стоял папин серый «ягуар», но Энн садилась за руль крайне редко, и только за городской чертой.
Спустившись в метро, она поехала в Британский музей, где ее ждал мистер Катерленд, давний и близкий друг отца, с которым он учился вместе в Оксфорде. Он сказал ей при прошлой встрече, что через две недели возвращается в Израиль, на озеро Кинерет, продолжать раскопки, откуда приехал на похороны ее отца, и предложил поехать с ним:
– Энн, я и миссис Катерленд будем очень рады, если ты поедешь с нами. Я думаю, проблем с твоим оформлением не будет. У тебя, правда, нет специального образования, зато немалый опыт. Работа, моя девочка, в самом деле лучшее лекарство, как ни банально сие звучит. Глостера ты можешь взять с собой.
Энн тогда слушала его и испытывала щемящую благодарность за участие к ней и заботу. Оказывается, кому-то есть до нее дело. Она снова поедет на Восток, увидит в январе ярко-голубое небо, красный песок, окунется в привычные занятия. Но потом в голову ей пришли совсем другие мысли…
В музее она прямо прошла в кабинет, узкий, с высоким окном. Мистер Катерленд ждал ее, большой, грузный, он поднялся ей навстречу, протянул руки.
– Милая моя девочка, я так рад, что ты держишься молодцом. Вид у тебя бодрый, боевой.
Энн от души была благодарна ему за эти слова, хотя подозревала, что сказал он их не совсем искренне.
– Надеюсь, ты захватила с собой все документы, Энн? – продолжал он. – Сейчас ты пройдешь к моему секретарю…
Его светло-голубые глаза излучали готовность помочь дочери своего друга. Он снова повторил, что ее присутствие на раскопках будет очень кстати, что она составит компанию миссис Катерленд, что ее помощь будет весьма полезна.
Энн слушала его, не прерывая. Но едва он замолчал, как она подняла на него свое ясные карие глаза.
– Мистер Катерленд… Я очень признательна вам за ваше предложение, но не смогу его принять. Не сочтите меня неблагодарной. Я прекрасно понимаю, что я не такое уж приобретение для экспедиции. Без образования, без специальных знаний…
– У тебя пятилетний опыт работы! – воскликнул мистер Катерленд. – Ты не должна себя недооценивать.
– Но главное даже не в этом… – продолжала Энн. – Я поняла, что меня не так уж влечет археология. Это было папино дело, и я ездила с ним, потому что была нужна ему. Для него я делала бы что угодно. Но сейчас мне придется подумать, что я из себя представляю на самом деле, найти что-то свое…
Она не могла себе представить, как поедет на раскопки без папы. Все будет, как обычно, – красный песок, палатки, гортанные голоса рабочих, траншея глубиной в два метра, которую копаешь чайной ложкой… не будет только папы! Она не должна подвергать себя такой пытке.
И еще… Это она ни за что не скажет вслух, потому что никто не поймет, даже добрый мистер Катерленд, ведь у него никогда не было собаки… Глостеру уже девять лет, он плохо переносит смену климата, у него начинается одышка. В прошлом году на раскопках в Александрии с ним случился тепловой удар.
Она подняла глаза. Мистер Катерленд смотрел на нее с нескрываемым недоумением.
– Но, Энн… Что же ты тогда собираешься делать? Ведь тебе придется подыскать какое-нибудь занятие. Видишь ли, я в курсе твоих финансовых трудностей.
– Это не страшно, – поспешно ответила Энн. – Я найду какую-нибудь работу здесь, в Лондоне. Я не белоручка. Потом… Джон должен вот-вот найти покупателя, готового приобрести Лорел-Лодж, пусть и за не очень высокую цену.
– Но не пойдешь же ты в домработницы! Найти работу, не имея специального образования, не так легко. Ты, моя малышка, витаешь в небесах. Прости, дорогая, но тебе не приходилось сталкиваться с бытовыми проблемами… Несомненно, вариант, который я предлагаю, самый лучший.
Энн почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Ей деликатно указывали на то, что она – ничтожная неумеха и пропадет без посторонней помощи. Что самое обидное, дело, скорее всего, обстоит именно так. Ей дают шанс укрыться под крылышком заботливого мистера Катерленда. Но не почувствует ли она себя бедной родственницей? А если житейская борьба в самом деле не для нее, нежного цветка, окруженного с рождения заботой и любовью отца? Так что же, признать свое полное ничтожество?
В ней вдруг заговорило что-то похожее на гордость.
– Поймите, мистер Катерленд… Мне ведь уже двадцать четыре года. Денег на первое время хватит. Я должна сама научиться заботиться о себе.
Она сказала это и сама себе удивилась – вроде бы слова должны были прозвучать совсем другие. Неужели кукла решилась выглянуть из коробки? Ее тут же охватила паника. Ей, и правда, не приходилось решать бытовые проблемы, папа и ее шотландская няня Эдна Босуорт надежно ее опекали. Энн вдруг со стыдом поняла, что продолжает в глубине души рассчитывать на Джона и даже на тетю Мириам!
