Кара Уилсон - Мы не расстанемся
Этот голос, эти глаза… Они встречались. Где-то… Хмурясь, она прилагала усилия, пытаясь что-то вспомнить… Ощущения приходили и уходили, оставляя ее все более уверенной в исходе операции.
— Сейчас вы уснете, Надя, — прозвучал другой голос, принадлежавший, как она догадалась, анестезиологу. — Вы почувствуете еще один легкий укол.
Надя попыталась остановить его, но онемевшие губы не подчинились.
— Посчитайте от ста в обратном порядке, хорошо?
Надя чувствовала, как ускользает ее сознание. Последним усилием воли она заставила свой взгляд найти голубые глаза, что казались такими знакомыми.
— Расслабьтесь, Надя. С вами уже ничего не случится. — Его голос. Такой странно… знакомый.
— Подождите, — прошептала она отказывавшимися шевелиться губами. Прежде чем он ответил, темнота поглотила ее.
2
Несмотря на чудовищную усталость, Ален не мог заснуть.
Как только он закрывал глаза, тут же видел испуганное лицо Нади Адам за мгновение до того, как она отключилась. Словно она внезапно припомнила, когда или где могла видеть его раньше. Ален отнес это на счет предоперационного психоза. Завтра она ничего не вспомнит. Таково воздействие анестезии на мозг. Он беспокойно зашевелился на диване. В доме было тихо, если не считать волшебной музыки Моцарта, льющейся из динамика. Даже ветер перестал завывать.
Ален привык к одиночеству. Иногда ему это даже нравилось. Но только не сегодня. И вместо имбирного эля он выпил бы виски. Но нельзя — его еще могут вызвать.
Как бы он ни нуждался в забвении, которое может принести алкоголь, он не выпьет и грамма, пока есть вероятность, что его вызовут к больному. Алкоголь, наркотики, иногда даже тяжелая усталость лишают врача остроты восприятия. А ее необходимо сохранить во что бы то ни стало. Таково было одно из немногих правил, которым он неуклонно следовал.
Его спасет мороженое. Он с трудом поднялся с дивана и поплелся на кухню, где его ожидала неполная коробка шоколадного мороженого.
Затем Ален снова лег и лежал без сна, вспоминая годы, прожитые в этом городке, время, которое сделало его много менее чувствительным, иногда даже черствым. Порой он сам себе напоминал бесчувственную машину.
Машину, носившую белую докторскую куртку. Но несмотря на мрачные мысли, Ален знал: он превратился также и в уважаемого доктора. А некоторыми пациентами даже и любимого.
Ален взглянул на подтаявшее мороженое. Под настроение он ел его даже на завтрак. Но оно не могло заменить радушную улыбку женщины в конце трудного дня или тепло мягкой щеки жены, прижимающейся к нему ночью.
Надя приходила в себя медленно, как бы на ощупь. Она находилась в послеоперационной палате.
Острая боль в боку сменилась тупой. Даже пошевельнуться было больно. Комната описывала безумные круги, как цветное стеклышко в калейдоскопе. Она чувствовала пустоту внутри. И еще странное ощущение — вне времени, да как бы и вне реальности. Она не знала, сколько сейчас времени, ей это было все равно.
Прижавшись щекой к подушке, Надя снова заснула. Самое худшее уже позади. Операция прошла, она идет на поправку.
Еще день, максимум два, и она снова будет дома с Элли и со своей газетной шайкой. Вернется на работу, в свой кабинет. Но перед выпиской она должна поблагодарить доктора Смита за его доброту.
Было уже светло, когда она проснулась на этот раз от ощущения теплой, явно мужской руки, считавшей ее пульс. Ее взгляд быстро нашел голубые глаза доктора Алена.
Произошел моментальный контакт. Надя почувствовала это и знала, что он — тоже.
— С возвращением, миссис Адам. Как вы себя чувствуете?
— Привет, — произнесла она и громко рассмеялась, услышав свой похожий на лягушачье кваканье голос, но тут же скривилась от опалившей ее живот боли.
— Осторожно, — предостерег он. — Под повязкой коллекция моих лучших швов. Не хотелось бы, чтобы они разошлись.
Надя быстро заглянула под простыню и ниже высоко поднятой больничной рубашки увидела большую марлевую повязку, аккуратно приклеенную к ее животу. Он бесстрастно наблюдал за ней.
Влажные волосы доктора и запах мыла говорили, что он только что из душа. Из-под расстегнутой под белой курткой фланелевой рубашки выглядывали золотистые волосы на груди.
Надя снова ощутила влечение, на этот раз еще сильнее. Она не противилась ему, уверенная, что ее выбор контролирует голова, а не тело.
— Ну… и как я вам?
Улыбки она от него так и не дождалась.
Любопытство — проклятие журналиста или его величайший дар, это уж кому как нравится считать. Так что же в этом человеке заставляло так жестко нормировать улыбки?
— Пока неплохо. Все жизненно важные органы в порядке. Не считая небольшого жара, все в норме.
— Значит, я могу вернуться домой уже сегодня?
— Завтра, если будет нормальная температура.
— А как насчет компромисса? Может, сторгуемся, и я уйду сегодня вечером?
— Завтра утром, если не будет жара.
Нет ничего лучше, как схватиться с оппонентом, привыкшим поступать по-своему.
— Но вы только что сами сказали, что все практически в норме, — возразила она с показным смирением. — Чувствую себя прекрасно. В самом деле, потрясающе.
Вместо ответа доктор вписал что-то в ее карту. У него крепкие руки, отметила Надя, достойные работы скульптора, тщательно ухоженные, с очень короткими квадратными ногтями и тонкими умелыми пальцами.
Но сейчас, когда они выглядывали из слегка обтрепавшихся манжетов рубашки, Надя видела прежде всего руки мужчины, а не врача. Мужчины, который без особых усилий ухитрялся повышать ее кровяное давление.
Заметив направление ее взгляда, Ален удивленно приподнял одну бровь. Она поспешно перевела взгляд на металлическую подставку рядом с кроватью.
— Этот телефон работает? — поинтересовалась Надя. — Я хочу позвонить дочери, пока она не ушла в школу.
— Эдда уже отвела ее на завтрак в «Чашку кофе», откуда они дойдут до школы пешком.
Огорошенная, Надя попыталась сесть, но тут же отказалась от своей затеи. Даже наилучшие швы отреагировали весьма болезненно.
— Откуда вы знаете? — спросила Надя, стараясь скрыть боль.
— Она мне сказала.
— Кто? Эдда?
— Эльвира.
Услышав имя дочери, Надя решила, что его губы не так уж суровы. Или это опять ее подводят болеутоляющие?
— Вы разговаривали с моей дочерью?
— А о чем я только что сказал?
— Когда вы с ней говорили?
— С час назад, ну и вчера, естественно.
Она удивленно захлопала своими густыми шелковистыми ресницами.
