Франсуаза Легран - Французский псевдоним
Настя пережила все этапы карусельного студенческого бытия. Были и конспекты, лихорадочно читаемые в последнюю ночь перед экзаменом, и долгие прогулки с серьезным однокурсником, и первая студенческая любовь со всеми ее непременными атрибутами: бурными ссорами, быстрыми примирениями, ревностью, первым опытом любви физической и, наконец, расставанием. Была эта любовь короткая, жаркая, легкая, как летний ливень, и по прошествии лет осталось у Насти от нее ощущение свободы и благодарности к приятному парню Вадиму, ставшему ее первым мужчиной.
Училась Настя серьезно, рано определилась с будущей специализацией, подрабатывала в службе телефона доверия и даже стала посещать семинары для старшекурсников и аспирантов. Здесь-то ее и заметил профессор Николаев, видный ученый, специализирующийся на изучении скрытых психологических возможностей личности. За глаза студенты звали его Телепатом. Николаев предложил нерешительной Насте поступать в аспирантуру, отметив ее заинтересованность в предмете, умение быстро и точно отыскать ключевые моменты в любой предлагаемой ситуации и нестандартные подходы к ее разрешению. Настя была в полном восторге, наконец-то сбывалась ее мечта. Она будет работать с самим Николаевым!
— И какой он из себя? — первое, что спросила у нее по телефону Лиза, когда подруга поделилась своей новостью.
— Какой? — Настя вдруг задумалась. — А знаешь, он очень симпатичный. Высокий такой, с сединой, и глаза синие, а со спины смотрится как мальчишка. Сутулится.
— Эй, а ты, часом, не влюбилась? Он женат? — деловито поинтересовалась Лиза.
— Лизка, брось! Какая разница! Я же за него не замуж иду, а работать вместе буду!
— Ох, подруга! — Настя готова была поклясться, что Лиза укоризненно покачала головой. — Всегда надо задумываться о будущем!
— Да ладно! — беспечно отмахнулась Настя.
Все время студенчества подруги старались не терять друг друга из виду. Лиза продолжала жить в их родном городке. Закончив медицинское училище, она работала операционной сестрой и из-под маски старательно строила глазки главному хирургу клиники, «потрясающему холостяку», по ее собственному признанию.
— Когда он просит подать какой-то инструмент, я готова тут же отдать ему все! — смеялась Лиза. — Вот увидишь, скоро он посмотрит на меня совсем иначе!
— Подумай лучше о пациенте, который будет лежать в это время на операционном столе! — улыбнулась в ответ Настя.
Для нее теперь начиналась совсем другая жизнь.
Профессор Станислав Николаев стал брать свою новую аспирантку на серьезные научные конференции, представлял нужным людям, доверял делать важные доклады, подолгу обсуждал с Настей сложные профессиональные вопросы. Они прекрасно понимали друг друга во всем, и девушка с восторгом и страхом чувствовала, как все тоньше и тоньше становится грань, отделяющая в ее душе просто теплые, дружеские чувства к учителю и неизбежную влюбленность в эффектного элегантного мужчину, каким был Николаев. Она все еще находилась в состоянии предчувствия, зарождения любви, сопротивляясь надвигающемуся чувству и в то же время всем сердцем желая его.
Словно отвечая Настиным настроениям, вступала в свои права непредсказуемая питерская весна, с льдисто-снежным месивом на тротуарах, угрожающими жизни сосульками на крышах, серенадами тощих котов и ослепительно-яркими проблесками солнца, играющего на влажных сахарных обломках льдин в Неве. Как-то сереющим вечером Настя с Николаевым вышли из университета, и профессор предложил пройтись немного пешком по набережной.
— Воздух, — говорил он, — почувствуйте, Настенька. Такого весеннего воздуха, как у нас, нет нигде. Разве только еще в Париже. Это необыкновенный воздух, его можно пить. — В этот романтический момент Настя, на редкость некстати, споткнулась и наступила прямо в огромную лужу, чуть замаскированную сверху влажным снегом. Легкий ботиночек сразу промок, и Настя поморщилась, чувствуя, как холодная вода подбирается к пальцам.
— О! — покачал головой Николаев. — Пожалуй, нам придется пить не воздух. Мы немедленно идем ко мне, я должен спасти вас от простуды! — Он улыбался, улыбнулась и Настя. Именно в этот момент она поняла, что переступила грань, разделяющую жизнь на «до» и «после» любви.
Николаев жил недалеко от университета, в старом доме, где в подъезде постоянно пахло сыростью и кошками. Прихожая его квартиры показалась Насте огромной. Гардероб, стоящий у стены, низкий диванчик у самой двери, стойка для зонтиков и обуви — все вещи были старинными, но прекрасно отреставрированными. Настю удивило, что даже здесь, в прихожей, стоял изумительный аромат свежемолотого кофе. Все ее чувства резко обострились, она чувствовала малейшие нюансы запахов и звуков чужого жилища. Нервы девушки были напряжены, сердце билось неровными толчками где-то у горла. Хорошо, что Николаев молчал, Насте казалось, что сейчас она не смогла бы произнести ни слова.
Скинув пальто и быстро сняв с Насти куртку, Николаев начал стягивать с девушки промокший ботинок вместе с носком. Потом, прямо тут же в коридоре, растирая ладонями замерзшую и мокрую Настину ступню, он прикоснулся губами к ее пальчикам, на которые фиолетовыми разводами полинял промокший носок. Настя непроизвольно откинула голову назад и застонала от нахлынувшего на нее болезненного наслаждения, скорее душевного, чем чувственного. Николаев подхватил девушку на руки и бесконечно долго нес по квартире, из комнаты в комнату, пока не опустил бережно на широкую кровать.
Настя плохо помнила, как они в первый раз занимались любовью. Слова, которые Николаев шептал ей тогда, и его неспешные, умелые ласки доставляли почти одинаковое физическое наслаждение. Потом они со Стасом — уже со Стасом, а не с профессором Николаевым — пили глинтвейн и смеялись надо всем подряд. Настю очень развеселил старый кот, который, видимо, зашел в спальню в самый разгар любовной игры и теперь, усевшись с хозяйским видом возле кровати, уставился удивленным взглядом на обнаженную гостью. Потом влюбленных развеселила странной формы сосулька за окном, капли с которой сбивали их с ритма. Но больше всего Настю рассмешило то, что она так и осталась лежать в одном, но зато сухом, носке.
Так начиналась история Насти и Стаса, таким было утро их любви, которое всегда прекрасно. Начало любви — пора, прекрасная своим равновесием, а вернее, равенством. Из двоих еще нельзя выбрать победителя и проигравшего, лидера и ведомого, уступающего и настаивающего. Ни в ком нет усталости или снисходительности, жалости о былом или откровенной скуки. Подобное, вместе с сопряженными с ним переживаниями, присуще уже более поздней стадии отношений. В начале же влюбленные во всем идут вровень, раскрывая себя и узнавая другого.
