Карла Кэссиди - Всего лишь миг
– Привет! Кто там?
При звуке неожиданно раздавшегося незнакомого голоса Клиф подпрыгнул на месте.
– Кто это?
Эди чуть покраснела.
– Моя бабушка.
Клиф нахмурился. Он совершенно забыл о ее существовании.
– Извините, – сказала Эди и скрылась в спальне.
Клиф слышал ее успокаивающий голос, ворчанье старушки в ответ, звучащее все громче. Эди вновь вошла в комнату.
– Не хотелось бы вас затруднять, но не могли бы вы пойти познакомиться с бабушкой? – нерешительно сказала она. – Бабушка слышала ваш голос и теперь не успокоится, пока не посмотрит на вас.
Клиф со вздохом поднялся и последовал за Эди в спальню. Первое, что он там увидел, была огромная дубовая кровать и на ней – крошечная седоволосая старушка. Она сидела с величественным видом, и ее маленькие голубые глазки на сморщенном личике пронизывали его насквозь. Взмахом руки она велела Эди, взбивавшей подушки у нее за спиной, отойти в сторону.
– Вы кто? – строго спросила она, недовольно теребя кружевной воротник голубой ночной рубашки.
– Клиф Марчелли, – ответил Клиф.
– Клиф – мой друг, бабушка. Он пришел повидать меня, – добавила Эди, кинув Клифу предостерегающий взгляд. Видимо, она не хотела, чтобы старушка знала, что он из полиции.
– Подойдите поближе, чтобы я могла получше вас разглядеть, – приказала та.
Клиф сделал два шага к кровати.
– Стоп! – раздался приказ, и Клиф от неожиданности замер на месте. Старушка настороженно рассматривала его, блестящие глазки светились подозреньем. Внезапно она обернулась к Эди. – Он мне не нравится, – заявила она. – По глазам видно, что он нечестный человек. Не глаза, а бусинки.
Она снова повернулась к Клифу и свирепо уставилась на него. Затем показала ему язык.
Клиф вздохнул. Из глубины желудка поднялась изжога. Похоже, что его ждут самые длинные две недели в жизни.
Глава вторая
– Включить телевизор? – заботливо спросила Эди.
– Нет, не хочу я ничего смотреть, – ответила старушка и надула сморщенные губы. – Я хочу гулять.
– Хорошо, пойдем погуляем немного, – согласилась Эди. – Но сперва вам надо одеться, да и мне не мешает сменить халат на что-нибудь другое.
Старушка приподнялась было на кровати, затем снова негодующе уставилась на Клифа.
– Убирайтесь-ка отсюда, да побыстрей. Я знаю, почему вы здесь околачиваетесь – хотите посмотреть, как я выгляжу в натуральном виде.
Клиф выскочил из комнаты, покраснев до корней волос. Схватил один из стульев, стоявших у обеденного стола, и поставил его перед окном. Сел и, вытащив пузырек с содовыми таблетками, сунул в рот сразу две. Я готов тебя убить, Уолт, прошептал он чуть слышно. Красотка внучка, которая считает, что я похож на бродягу, и бабка, полагающая, будто меня привлекают ее перезрелые прелести. Вряд ли могло быть хуже. Клиф принялся грызть таблетки, надеясь, что сода облегчит изжогу.
Клиф не обернулся, когда дверь открылась и обе женщины вошли в комнату, он уставился в окно, не обращая на них внимания.
– Вы кто такой? Любитель заглядывать в чужие окна? – услышал он старческий голос за спиной. Клиф не ответил – он не знал, в каком свете Эди представила его самого и видеоаппаратуру. – Так я и знала, что вы извращенец, сразу вас раскусила! – И неожиданно стукнула его по голове.
– Эй! – протестующе вскричал Клиф, потирая затылок.
– Фу, бабушка, как не стыдно, – строго сказала Эди и с виноватой улыбкой взглянула на Клифа; на ее щеках выступил легкий румянец. Старушка тоже улыбнулась довольной улыбкой ребенка, которого застигли за какой-то шалостью и не наказали. – Пошли, пошли, мы же идем гулять. – Эди вывела бабушку из квартиры.
Клиф ждал, пока они выйдут, опасаясь поворачиваться к ним спиной – вдруг старушка опять неожиданно нападет на него, – и был настороже, пока за ними не захлопнулась входная дверь. Только тогда он облегченно вздохнул и откинулся на стуле. Как описал ее Уолт – престарелая больная женщина? Он забыл добавить, что она задириста, как петух. Клиф снова потер затылок. Боли она ему не причинила, но врасплох застигла, спору нет.
Он наклонился вперед и выглянул из окна, под которым был тротуар. И сразу же увидел Эди и старую даму, которые удалялись от дома. Молодая женщина шла мелкими шагами, приноравливаясь к темпу своей спутницы, которая ползла как улитка. Клиф заметил, как Эди попыталась взять бабушку под руку, но та предвосхитила ее намерение, оттолкнув ее. На губах Клифа мелькнула улыбка. Трудно сказать, кто упрямей – бабушка или внучка, которая навязывает ей свою опеку. Взгляд его вновь задержался на Эди.
Спускались сумерки, расцвечивая золотом все вокруг. Луч заходящего солнца плясал на блестящих волосах девушки, словно наслаждаясь последним мгновением свободы, прежде чем его поглотит ночная мгла. Взгляд Клифа спустился ниже, к ее стройной спине, длинной косе, подпрыгивающей в такт шагам. Клиф не мог не заметить, что ее старенькие джинсы сидят как влитые на округлых бедрах. Смущенный направлением, которое приняли его мысли, Клиф оторвал глаза от удаляющихся фигур.
Он вновь принялся осматривать комнату: опыт полицейского подсказывал ему, что, пока не стемнеет, на складе ничего не произойдет.
Встав со стула, Клиф подошел к стене, привлеченный множеством фотографий. В центре висел черно-белый снимок молодоженов. Бабушка в молодости? Наверно, связала беднягу по рукам и ногам, чтобы притащить к алтарю, скривившись, подумал Клиф.
Вокруг свадебных фотографий висели другие, в том числе запечатлевшие Эдит Тернер на разных этапах ее жизни. Можно было отметить, как идут года, по длине ее косы. Вот школьный снимок – веселая беззубая улыбка, кудрявая косичка еще не доходит до плеча. Вот выпускная фотография, лицо светится ожиданием, неизменная коса короной закручена вокруг головы.
Глаза Клифа задержались на фотографии, где Эди была снята в широкой футболке – форма университета Канзас-Сити. Футболка не могла скрыть ее ладную фигурку, каштановая коса, перекинутая через плечо, легко обвивала высокую грудь. Клиф припомнил, как коснулся ее теплой, нежной груди, и у него помимо воли задрожали пальцы.
Что он тут делает, рассматривая снимки чужих ему людей, вспоминая случайное прикосновение женщины, которая ему безразлична? Клиф бросился на стул перед окном и потянулся к сумке, где лежали сэндвичи с острым томатным соусом. У него так болела язва, что одно уж к одному – хуже быть не может.
Внизу, на улице, Эди терпеливо шагала рядом с бабушкой. Старушка шла медленно, спотыкаясь, ей было трудно ходить из-за плохой циркуляции крови.
Однако каждый вечер, если она полагала, что это ей по силам, они ходили сначала в одну сторону от дома, затем в другую. Бабушка любила гулять, и Эди чувствовала, что прогулки ей на пользу. В хорошие дни бабушка показывала ей особо памятные для нее дома: небольшое строение на углу, где когда-то была итальянская пекарня, пустырь, где некогда стоял популярный ресторан. Но в этот вечер ничто не пробуждало воспоминаний в уме старушки. Она смотрела вокруг с таким выражением лица, будто видела все это впервые, будто не она прожила в этом доме пятьдесят восемь лет. Эди знала, что потеря памяти и здравого рассудка объясняется болезнью, лишившей бабушку ее души и заменившей их растерянностью, путаницей в мыслях и агрессией. По мере того как болезнь забирала над ней все большую власть, реже и реже давала себя знать истинная сущность доброй, любящей женщины, воспитавшей Эди с младенческих лет.
