Бьюла Астор - Греховные утехи
От повисшего в салоне машины напряжения стучало в висках. Кэти била дрожь, но внешне она казалась совершенно спокойной. Девушка молча сидела рядом с мужем, аккуратно сложив на коленях тщательно ухоженные руки. Она давно научилась не проявлять никаких эмоций в его присутствии.
— Так в чем же дело? — выждав, пока Алекс закончит разговор, снова спросила Кэтрин.
Ответом стало молчание. Но девушка не сдавалась и упрямо продолжала расспросы.
— Я думала, все имущество отца оприходовано. Разве не так?
— Неужели ты так думала? Сомневаюсь, — с убийственным спокойствием промолвил Александр.
В его голосе зазвучали непривычные нотки. Тревожно обернувшись, Кэтрин увидела ускользающий взгляд черных глаз, от которого по спине побежали мурашки, внутри опять все сжалось, а к горлу подступила тошнота от предчувствия неясной, но неотвратимо надвигающейся катастрофы.
— Ты не мог бы объяснить… — начала она.
— С какой стати я тебе должен что‑то объяснять? — В этом вопросе заключалось столько унизительной насмешки, что Кэтрин сразу замолчала.
«Юная и прекрасная, воплощение мечты каждого мужчины…» Кто бы мог подумать, что эти слова когда‑то произнес муж, не обращавший на жену ни малейшего внимания в течение пяти долгих лет? И все же именно Алекс сказал эти слова в день первой встречи. Почему он лгал и притворялся? Неужели ему была так нужна доля в пароходной компании? Вероятно. Ведь на самом деле Кэти никогда не была воплощением мечты Алекса Серрано. Сердце Кэтрин наполнилось горечью. Без зазрения совести Серрано использовал юную девушку в своих интересах… так же, как и собственный отец, который преклонялся перед богатством и могуществом Александра.
В который раз с болью осознав свое положение, Кэтрин уставилась в окно. Всем своим существом девушка стремилась к Джери — первому мужчине на свете, который увидел в Кэти личность, имеющую право на собственные чувства, желания и взгляды. Ему была нужна она сама, а не богатая игрушка или акции пароходной компании. Джери не пытался использовать ее в своих целях.
В Париже она потребует у Алекса развода. Больше нельзя откладывать этот разговор, или она потеряет Джери. Кэти безумно хотелось жить и наслаждаться свободой, наконец‑то поманившей ее после долгих лет рабства.
В личном самолете Серрано девушка бесцельно листала журналы, но все же рот Кэти кривился в саркастической усмешке при виде безуспешных попыток стюардессы, так и вившейся вокруг мужа, желавшей привлечь к себе внимание шефа. То, что прекрасная брюнетка по уши влюблена в хозяина, было заметно невооруженным глазом. Кому, как не Кэтрин, знать все признаки этой опасной болезни? Ведь когда‑то и она сама переболела ею. Но теперь все прошло. Алекс ничего не значит для нее. И Кэтрин гордилась, что сумела выздороветь.
В аэропорту их поджидал лимузин. Промчавшись в послеполуденном потоке транспорта, супруги остановились на шумной деловой улице французской столицы. Кэтрин вышла из машины и огляделась, не задавая из гордости никаких вопросов. Шедший впереди Алекс направился к ближайшему банку.
В вестибюле стояли трое мужчин. Один из них, в котором Кэтрин узнала поверенного своего отца, сделал попытку заговорить с ней. Но Алекс грубо оборвал его. Кэти знала эту привычку мужа, находившегося в мрачном настроении — а в таком состоянии он пребывал почти всегда, — грубить несчастным служащим, к которым всемогущий Серрано относился как к низшим существам. И Кэтрин тут же почувствовала симпатию к оскорбленному пожилому человеку с мгновенно покрасневшим лицом.
Поверенный быстро сунул ей в руку ключ и отошел.
— Дай мне, — тихо, но властно приказал Алекс; его внутреннее напряжение, казалось наэлектризовавшее все окружающее пространство, передалось и девушке.
Ключ, врученный поверенным, был от ящика, арендованного отцом в секции огромного сейфа. На слова Алекса Кэтрин не обратила никакого внимания. Впервые за все время их брака девушка игнорировала присутствие мужа. Пройдя вслед за банковским служащим, Кэтрин проследила за тем, как тот вытащил ящик, оставил его на столе и вышел из маленькой комнаты с голыми стенками.
— Кэтрин… — прорычал Алекс.
Но она даже не взглянула на него.
— Это принадлежало моему отцу. Значит, это мое.
— Осторожнее…
Услышав предостережение, Кэти почувствовала, как сжалось сердце, взглянула на Алекса и застыла. Лицо мужа выражало неприкрытую жестокость и агрессивность. Девушка отпрянула от стола и неожиданно для себя самой бросила ключ рядом с ящиком.
— Если это здесь, можешь успокоиться, — процедил Алекс сквозь стиснутые зубы. — Но если нет, тебе очень повезет, если ты доживешь до завтрашнего утра.
Это? Что «это»? На чуть коротковатой верхней губе девушки выступили капельки пота, ноги подкосились. В немом изумлении на мужчину уставились сапфировые глаза. Но Алекс не смотрел на жену, неверной рукой он вставлял ключ в замочную скважину.
Девушка облизала сухие губы. Здесь таилось большее, чем просто дивиденды. На кон, очевидно, поставлено нечто ужасное, такое, что могло раздавить даже Алекса Серрано. Кэтрин еще никогда не видела, чтобы муж до такой степени волновался. И даже представить себе не могла, что великий Серрано может до такой степени не владеть собой.
Ящик из сейфа был набит бумагами. Бормоча какие‑то гортанные испанские проклятия, Алекс рылся в них, отбрасывая письма и фотографии, которые в беспорядке рассыпались по столу. Мужчина побледнел; поиски становились все более лихорадочными.
На глаза Кэтрин попался один из конвертов. Адрес был незнакомым, почерка она не знала. Затем ее взгляд остановился на большой цветной фотографии. Там несколько мужчин и женщин занимались… Содрогаясь от ужаса и омерзения, Кэти поспешно отвела глаза. Ее затрясло. Зачем отец хранил эту мерзость?
— Что это значит? — прошептала девушка. Очевидно, Алекс знал о содержимом ящика гораздо лучше нее. Серрано бросил равнодушный взгляд на фотографию, не выказав ни удивления, ни возмущения.
— Хочешь знать? — С плотно сжатых губ мужа слетел короткий невеселый смешок. — Этот ящик полон разбитых жизней! Людские тайны. Твой отец жил за счет боязни своих жертв быть разоблаченными, как самый мерзкий паразит!
Побледнев, Кэтрин смотрела на мужа широко раскрытыми глазами.
— Как ты смеешь говорить такое о моем отце?
Алекс не слушал ее, продолжая рыться в бумагах.
— То, что он заставил меня копаться в этой мерзости, его последнее оскорбление. Я, Алекс Серрано, опустился до того, что сам мараю руки об эту гадость, ибо никому из живущих на земле не могу доверить его грязную коллекцию людских ошибок. Его трофеи. Он до конца хранил их, вместо того чтобы уничтожить. О Боже… злобный старый ублюдок…
