Элеонора Глин - Причуды любви
— Но несмотря на это я нашел вам мужа англичанина, от которого, будьте так добры, мадам, не отказывайтесь, — повелительно сказал Френсис.
Зара рассмеялась, если только этот звук можно было назвать смехом — так он был безрадостен.
— Заставить меня выйти замуж вы не можете, и я не выйду, — жестко проговорила она.
— А я думаю, что выйдете, если только я вас знаю, — со спокойной уверенностью возразил финансист. — Я, естественно, предложу вам некоторые условия…
Она бросила на него быстрый взгляд, который сверкнул, как взгляд животного, готовящегося к нападению. В ее темных глазах часто появлялось такое выражение, и потому она всегда старалась держать веки опущенными.
— Какие же это условия?
Френсис, глядя на Зару, вспомнил черную пантеру, которой он ходил любоваться в зоологический сад, и ему стало немного жутко, но при ее вопросе он быстро оправился — это ведь был чисто деловой вопрос. Поэтому со свойственной ему непринужденностью он сел против нее и, куря сигару, стал колечками выпускать дым.
— А условия такие, что ваш брат, Марио, будет обеспечен на всю жизнь. Вы сможете поместить его в приличное место и дать ему возможность развивать свой талант…
И Маркрут замолчал.
Графиня Шульская конвульсивно сжала руки, а когда ответила, в голосе ее, несмотря на всю ее гордость и умение владеть собой, звучало страдание, которое тронуло бы всякое сердце, только не такое равнодушное, как у Френсиса.
— Боже мой! — произнесла она так тихо, что он еле расслышал. — Я ведь однажды уже заплатила за них своим телом и душой. Ведь слишком много требовать от меня, чтобы я это сделала во второй раз…
— Это как вам будет угодно, — сказал финансист.
Он редко ошибался в своих приемах по отношению к людям, от которых хотел чего-нибудь добиться. Обыкновенно он вел разговор прямо к цели и, выпустив главный залп, замолкал, всем своим видом выражая полное равнодушие. Маркрут считал, что, проявляя заинтересованность, дает оружие в руки противника. По его мнению, можно высказывать притворный интерес, когда это необходимо, но истинного интереса не следует проявлять никогда. Поэтому он молчал, предоставляя своей племяннице раздумывать над его предложением сколько ей будет угодно.
Зара встала с кресла и облокотилась о его спинку. При угасающем свете дня лицо ее было мертвенно бледно.
— Вы представляете себе, какова была моя жизнь с Владиславом? — глухим голосом проговорила она. — Сначала я была игрушкой для его жестоких наслаждений, затем, как я узнала впоследствии, он пользовался мной как приманкой; при этом он мучил и оскорблял меня с утра до вечера. Я всегда его ненавидела, но вначале он казался таким добрым… Добрым по отношению к моей милой матери, которую вы бросили на произвол судьбы, предоставив ей умирать в нищете.
При этих словах лицо Френсиса исказилось, и на нем появилось выражение страдания. Он поднял руку, как бы желая протестовать, но опустил ее, потому что его племянница продолжала:
— А она уже тогда начала хворать, и мы были очень бедны, поэтому я и вышла за него.
Зара направилась к двери, но, взявшись за бронзовую ручку, остановилась и снова заговорила. Она совершенно не сознавала, какую трагическую фигуру представляла собой в этот момент, когда последние солнечные лучи внезапно ворвались в комнату и зажгли золотое сияние, как мученический венец, вокруг ее головы.
— Нет, это слишком большая жертва, — сказала она с рыданием в голосе. — Я не сделаю этого…
И вышла, закрыв за собой дверь.
Френсис, оставшись в одиночестве, сел в кресло, продолжая спокойно курить сигару.
«Странные создания эти женщины, — размышлял он, — мужчина может заставить их делать все, что захочет, если только будет принимать в расчет их темперамент и совершенно не обращать внимания на их слова». Маркрут был философ. В его библиотеке большинство книг составляли философские труды, и сейчас на его столе лежал, видимо многократно читанный, том Эпикура. Он взял его и прочел: «Тот, кто тратит свою юность на обильную пищу, вино и женщин, забывает, что похож на человека, который носит шубу летом».
Френсис не тратил своей юности ни на вино, ни на женщин — он только изучал их и то действие, которое они производили на существо, до сих пор интересовавшее его больше всего в жизни, — на него самого. И он знал, что и вино, и женщины могли доставлять наслаждение человеку, который умел их ценить.
Положив книгу, он взял «Морнинг пост», лежавшую поблизости на полке, и снова прочел заметку, доставившую ему за завтраком большое удовольствие: «Вчера герцог Гластонборн и леди Этельрида Монтфижет давали обед в Гластонборн-Хаус. Среди немногих приглашенных был и… — здесь он пропустил несколько звучных титулов и с удовлетворением остановил взгляд на своем собственном имени, — … мистер Френсис Маркрут».
Он улыбнулся, а когда затем устремил взгляд на огонь в камине, в его холодных голубых глазах появилось выражение, какого никто никогда у него не видел, и он мягко прошептал: «Этельрида!».
ГЛАВА III
Пока финансист предавался приятным размышлениям, сидя в кресле у горящего камина, его племянница в темном плаще и густой вуали быстро шла по парку. Она незаметно выскользнула из дому сразу же после разговора с дядей. Солнце уже село, в парке было холодно и сыро, и в воздухе стоял характерный осенний запах — запах опавшей листвы. Дрожа от озноба и напряженно вглядываясь в сгустившийся под деревьями мрак, Зара дошла почти до статуи Ахилла. Она беспокоилась: свидание было назначено на шесть часов, а так как теперь было уже двадцать минут седьмого, и холодная сырость могла очень повредить Мирко, они, возможно, уже ушли. Но нет, подойдя ближе, она заметила у самой статуи две жалкие фигуры — мужчины и мальчика.
Увидев ее, оба радостно бросились к ней навстречу, и даже в полумраке можно было заметить, что мальчик калека и очень мал ростом для своего возраста (ему было лет девять-десять), а мужчина, несмотря на поношенное пальто и старую, измятую шляпу, необыкновенно красив.
— Как я рад, что ты наконец пришла, Шеризетта [2]! — воскликнул мальчик. — Мы с папой никак не могли дождаться вечера. Нам казалось, что шесть часов никогда не наступят. А теперь я тебя съем всю без остатка! — и тонкие ручки, чересчур длинные для его изможденного тельца, любовно обвились вокруг шеи Зары.
Зара подняла мальчика и понесла его к скамейке, где они все вместе и уселись.
— Я ведь ничего не знаю, Мимо, — сказала она, обращаясь к отцу мальчика, — кроме того, что вы вчера приехали. Мне кажется, что с вашей стороны было очень неумно идти на такой риск. В Париже мадам Дюбуа, по крайней мере, не прогнала бы вас с квартиры и подождала уплаты, а здесь, среди чужих…
