Джулия Тиммон - По прихоти судьбы
— Сумасшедшая? — переспрашиваю я.
— Не в прямом смысле, конечно. — Дэниел усмехается. — Просто ее вечно все не устраивает, и она ворчит и орет. Сегодня явилась как раз в ту минуту, когда мы с Роном уже садились в машину. И с ходу подняла крик. Такой-сякой! Траву во дворе сегодня явно не подстригал! На окне в гостиной чуть сдвинута шторка! И куда это вы намылились, бабники несчастные! Наверняка к девкам! — Он закатывает глаза и кривит рот. — Все в таком духе.
Смеюсь. Нет, он определенно не какой-нибудь мерзавец, проносится в голове утешительная мысль.
— В общем, мне пришлось поскорее оттуда исчезнуть, — пожимая плечами, говорит Дэниел. — А кататься на велосипеде отпала всякая охота. Еще и стали собираться тучи. Я остановился на вашей улице, чтобы купить воды, заметил грузовик, подошел ближе… Ты стояла такая растерянная и несчастная, что я не мог поступить иначе — предложил свою помощь. Вот и все.
Вскидываю руки.
— Только не надо меня жалеть! Я… — Останавливаю себя, пытаюсь успокоиться. Это после гибели Ричарда я стала такой нервозной — могу вспыхнуть совсем без причины, точнее причины есть, но они во мне, остальное тут ни при чем.
Дэниел протягивает вперед руку.
— Я не жалею тебя, то есть тогда, конечно, пожалел, но… это не та жалость, какую испытываешь к беспомощным и ни на что не годным, — с чувством и торопливо уверяет меня он. — А совсем другая — к взрослому, самостоятельному человеку, по воле обстоятельств оказавшемуся в затруднительном положении. Я не жалею тебя… — медленно и четко повторяет он.
Пытливо всматриваюсь в его лицо, желая определить, не кривит ли он душой.
— Правда?
Дэниел улыбается так, будто перед ним умилительно забавный ребенок, но при этом я почему-то не чувствую себя ущербной, даже вздыхаю с облегчением.
— Разумеется, правда, — бормочет он.
— Тогда… — Я повожу плечом. В самом деле, неужели человек не может просто так взять и помочь кому-то, не подразумевая ничего плохого? — Тогда… ладно.
Лицо Дэниела озаряет улыбка.
— Вот и хорошо, — Он оживляется. — Так как насчет сборки? Доверишь это дело мне?
— Тебе что, больше нечем заняться? — улыбаясь спрашиваю я.
Дэниел быстро качает головой.
— Совершенно нечем. А мне без работы никак нельзя — руки начинают страшно зудеть, — говорит он с потешной серьезностью.
Смеюсь.
— Может, тебе просто стоит обратиться к дерматологу? Пройдешь курс лечения — и не будет мучить зуд.
— Еще скажи: надо хоть раз в неделю мыть руки с мылом. — Дэниел криво улыбается и вновь становится самой серьезностью. — Я обращался, и не только к дерматологу, но и к психиатру. Совет дают один: жаждешь поработать — работай! Сегодня мне необходимо собрать детский гарнитур. Или пропаду.
— Хорошо, уговорил! — хохоча, соглашаюсь я. Этот парень большой оригинал. К тому же не лишен чувства юмора, обаяния и подкупающего артистизма.
Он глубоко вздыхает и складывает руки перед грудью.
— Спасибо. Ты моя спасительница. — Деловито выглядывает в прихожую и осматривается по сторонам. — Где у вас детская? Наверху? Хотелось бы знать, как выглядит мое рабочее место.
— А как же чай? — спрашиваю я. — Ты промок, сейчас в самый раз выпить горяченького. А то, не дай бог, подскочит температура.
— Чай подождет, — уверенно отвечает Дэниел, уже делая шаг в сторону лестницы. Следую за ним. — А за мое здоровье не беспокойся, — говорит он, похлопывая себя ладонью по крепкой груди. — Я закаленный.
Мне снова кажется, что в его дурашливом тоне слышатся нотки грусти. Ерунда, говорю я себе. Таким, как он, тосковать обычно не о чем.
2
Входим в комнату Лауры и останавливаемся посередине. Дэниел обводит медленным взглядом розово-кремовые стены, изображения сказочных медвежат в рамках, нежно-салатовые шторы на окнах и этажерку с книгами и игрушками.
— Отлично. — Он одобрительно кивает и потирает руки. — Светло, чисто. Просторно.
— Старую мебель мы заранее перенесли в сарай Брэда, — объясняю я. — Чтобы не мешала.
Дэниел кивает.
— А хозяйка где?
— Лаура? Ее забрали… гм… бабушка с дедом. — Я хотела сказать: родители моего мужа, но снова почувствовала некий внутренний протест и нашла другие слова. — Их хлебом не корми, дай побаловать внучку. Я не возражаю: это очень хорошо, когда ребенка так любят.
Ричард был единственным сыном у своих родителей. Лаура — его частичка, и у нее такие же, как у отца, синие глаза и черные густые ресницы. Отворачиваюсь к окну и как можно незаметнее вздыхаю.
— Это она? — до странного тихо, будто угадав, о чем мои мысли, спрашивает Дэниел. — На фотографии? — Он приближается к этажерке, глядя на снимок в рамке, украшенной разноцветными сердечками.
— Да, это моя Лаура, — говорю я, чувствуя, что уже скучаю по своей неугомонной выдумщице и шалунье дочери. — Осенью пойдет в школу. Спит и видит себя первоклассницей.
Дэниел берет рамку и всматривается в изображение с неподдельным интересом. Меня переполняет материнская гордость.
— Красавица, — бормочет он.
Счастливо улыбаюсь.
— По мнению ее детсадовского жениха, она «красивее всех на целой земле».
Дэниел смеется.
— Должно быть, женихов у нее хоть отбавляй.
— Любимый — один. Остальные «не в ее вкусе».
— Это она так говорит?
— Ага.
Глаза Дэниела светятся теплом.
— Ишь ты! По-видимому, дамочка основательная и серьезная.
— Серьезнее некуда.
Он ставит рамку на место и нечаянно задевает пластмассовый кукольный кофейник. Тот падает, и прямо на бежевый джемпер Дэниела выплескивается почти черная жидкость.
Ахаю и прижимаю руку к губам. Дэниел смотрит на уродливое пятно в полной растерянности.
— Что это?
— Не знаю, — лепечу я. — Может, настоящий кофе или разведенная в воде краска для рисования. В любом случае надо будет застирать. — Подхожу к нему ближе, немного наклоняюсь, поджимаю губы. — И на джинсы немного попало… Снимай-ка ты все.
Дэниел медленно качает головой и прижимает руки к груди, будто боится, что я сейчас сама брошусь его раздевать.
— Н-нет… Я, хоть и не страдаю особенной стеснительностью, не могу так сразу…
Меня разбирает смех.
— Думаешь, я тут же стану к тебе приставать?
— Мм… Не думаю, но мне как-то неловко.
Отмечаю, что, когда Дэниел растерян, он еще более мил. Что это со мной? Неужели настала пора задуматься, что, хоть Ричарда больше нет, на свете есть много других, живых мужчин и не грех с одним из них сблизиться и вновь зажить полноценной жизнью? Внутренне содрогаюсь и, придавая своему лицу почти беспечное выражение, спешу прочь из комнаты.
