Триш Мори - Невеста-девственница для итальянца
— У «Клеменджерз» есть затруднения с движением денежной наличности, — произнесла она, не отводя взгляда от окна. — Мой отец последовал плохому совету, и в результате у него начались неприятности с отделом налогообложения. О том, что у нас возникли некоторые проблемы, я узнала только после его смерти. Полгода назад я поняла, насколько эти проблемы велики. Банки были готовы помогать… некоторое время. — Она покачала головой. — Мы получили из налоговой службы последние уведомления о штрафе. Теперь от банков нечего ждать помощи.
— О какой сумме идет речь?
Она посмотрела на него и выпалила цифру, услышав которую он приподнял брови.
— Именно поэтому юристы посоветовали продать «Клеменджерз». Если банки не заинтересованы… куда еще нам обратиться? И все же этот бизнес приносит доход… Я могу доказать вам с цифрами в руках. Просто дело в том, что надо уплатить просроченный налог и штрафы, причем как можно скорее. — Она слабо улыбнулась. Теперь у нее был усталый вид. Полная противоположность бесстрашной, готовой рисковать женщине, которая сумела прорваться к нему в кабинет и потребовать, чтобы он выслушал ее предложение. — «Клеменджерз» выставили на торги два месяца назад… По-моему, кое-кто мог бы проявить интерес или хотя бы попробовать навести справки.
Доменик не знал об этом. Его австралийский директор по финансам ни разу не упомянул о том, что продается бизнес, связанный с бутик-отелями. Конечно, он вполне мог отказаться от возможностей, которые ему предоставляла сделка с «Клеменджерз», но почему в докладе об этом даже не говорилось?
Был лишь один способ выяснить.
Доменик подошел к столу, поднял телефонную трубку и набрал номер директора по финансам. Опал наблюдала за ним, стоя у окна. Глаза расширились, губы приоткрылись, как будто она собиралась что-то сказать, волосы на солнце отливали медью. Понимает ли она, как сейчас красива? Может быть, потому и стоит именно там, залитая золотистым светом солнечных лучей.
Вероятно, нет, решил Доменик. Судя по всему, она понятия не имеет об уловках, свойственных женщинам, с которыми он обычно общался.
Эван Хупер снял трубку после третьего звонка. Доменик отвел взгляд от Опал и стал смотреть на стену, чтобы эти необыкновенные глаза — не совсем синие и не совсем зеленые не смогли его отвлечь.
— Эван, что вы можете мне сказать о продаже «Клеменджерз»?
Опал сделала глубокий вдох. На миг ей пришло в голову, что хозяин кабинета вызовет охрану и вышвырнет ее за дверь. Но у нее все еще оставался шанс.
— А финансы? — Доменик задавал Хуперу краткие вопросы и слушал долгие ответы. — Тогда почему? — Он выругался и бросил трубку. Секунду не шевелился, опираясь руками о стол и тяжело дыша, после чего поднял взгляд на Опал и выпрямился. Потом накинул пиджак. — Ну что ж, идемте, мисс Клеменджер. Или вы разрешите называть вас Опал?
— Конечно, но… куда мы идем?
— А как вы думаете? Вы мне покажете шестизвездочный отель, которым так гордитесь.
Она указала на тарелки с до сих пор не тронутой едой.
— Ваш ленч…
— Оставьте это, — сказал Доменик, взял ее под руку и повел к двери. Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами. — Я хочу видеть то, что вы можете предложить.
Опал почувствовала тепло его руки сквозь ткань пиджака. Почему ей показалось, что, когда он на нее посмотрел, в его завораживающих темных глазах промелькнуло иное выражение? Конечно, он известный повеса, но вряд ли станет вести себя с ней как плейбой — только не с ней, и это очень ее устраивает.
От Доменика Сильваньи ей хотелось получить только инвестиции, деньги, чтобы обеспечить будущее сети отелей «Клеменджерз» и ее персонала. Если их может спасти плейбой, пусть так и будет. Сейчас она не в состоянии позволить себе быть слишком разборчивой.
Когда они вышли из кабинета, Дейрдре Хэнкок снова сидела за столом. По выражению ее лица было невозможно понять, удивилась она или обрадовалась, увидев их вместе.
— Я вернусь через пару часов, — сказал Доменик, проходя мимо. — Пожалуйста, вызовите для нас машину.
— Конечно, мистер Сильваньи. Кстати, снова звонил ваш отец. Я сказала ему, что вы на совещании.
Доменик остановился. Воспользовавшись этим, Опал осторожно высвободилась и взяла папку со стула, где оставила ее несколько минут назад.
— Ваш отец хочет знать, можете ли вы приехать в Рим вечером в четверг, — продолжила секретарша. — Он и ваша мать познакомились с очаровательной молодой женщиной и хотят ее вам представить.
Из его горла вырвалось что-то вроде глухого ворчания.
— Ему что-нибудь передать? — спросила Дейрдре.
— Нет. Я займусь этим позже. — Доменик повернулся к Опал, жестом указал ей на лифт.
Оглянувшись через плечо, Опал увидела, как Дейрдре подняла вверх оба больших пальца — что совершенно на нее не похоже. Спасибо, одними губами ответила она.
Доменик вошел в лифт следом за ней. Они отразились в сверкающих зеркалах на стенках. Рядом с ней он казался великаном. Опал повернулась к двери, ожидая, что Доменик сделает то же самое, но он по-прежнему стоял лицом к задней стенке лифта — и к ней, — в то время как кабина с еле слышным шумом скользила вниз.
Она не смотрела ему в лицо, но все же не могла не чувствовать его тепло — он стоял так близко, — его откровенный, пристальный взгляд. Ее тело отвечало этим ощущениям, по коже бегали мурашки, сжимало грудь. Казалось, он дразнил ее. Попробуй не обращать на меня внимания.
На него нельзя было не обращать внимания. Но Опал делала вид, что он не производит на нее ровным счетом никакого впечатления. Возможно, при других обстоятельствах она могла бы заинтересоваться, поддаться сильному обаянию мужчины…
При других обстоятельствах и с другим мужчиной. Но не сейчас, не с Домеником Сильваньи. С плейбоем — никогда.
— Сколько вам лет? — наконец спросил он.
Опал снова встретилась с ним взглядом. Так вот почему он так пристально ее рассматривал. Конечно, ведь обычно встречается с молоденькими девушками.
Она выпрямилась и вздернула подбородок.
— А сколько вам лет?
— Тридцать два.
— О! А мне в июне исполнилось двадцать шесть.
Он приподнял бровь.
— И вы не замужем и не обручены. Почему же?
Она смущенно прикрыла одну руку другой, хотя, конечно, было уже слишком поздно.
— Может быть, у меня есть друг.
— А это правда? Я бы не удивился. Ваша красота обезоруживает.
Она почувствовала, что у нее пылает лицо, и стала разглядывать цифры — двадцать восемь, двадцать семь, — желая, чтобы они менялись быстрее, пока ее щеки не стали такими же красными, как световые вспышки, отмечающие этажи. «Ваша красота обезоруживает» — что за сомнительный комплимент?
