Рене Маори - Любовь и ревность. Хроники
В дверь постучали.
– Открой – мягко сказал дух. – Это она.
И действительно, за дверью стояла Лейяна. Как только Климент открыл дверь, она бросилась ему на грудь, заливаясь слезами и бессвязно бормоча извинения. Он обнял ее, и, прижав к себе изо всех сил, закрыл глаза.
Дух посмотрел на них в последний раз. На скрюченного старика, обнимавшего порождение хаоса посреди грязной и вонючей хижины. На полубезумного человека, впустившего Хаос в свой мир и свою верную прислужницу, которую тот держал в объятиях. Только дух видел ее истинный облик.
Повернувшись, он покинул хижину.
Климент, лишившийся в своем последнем счастье остатков рассудка, обнимал свою любимую Лейяну, орошая ее голову слезами радости и не слышал криков ужаса на улице столицы, не видел, как над миром встала огромная черная тень, покрыв собой всю землю. Его хижина была оплотом радости и счастья в стонущем, умирающем мире. А вокруг… Вокруг бесновался освобожденный им Хаос, дикими волнами мешая землю и небо в единую черную бездну.
Ирина Редькина: Тайна мертвого сада
Я закопал ее в саду… да… в моем саду. Ее никто никогда не найдет… никогда. И никто не отнимет у меня моего папу… никто.
– Сынок, с этого дня в нашем доме будет жить Анна, теперь мы муж и жена. – Папа стоял передо мной и улыбался, обнимая за плечи мою новую маму.
Мне это не понравилось. Очень не понравилось. Но папа как-то сказал, что ему одиноко и не хватает мамы, и я решил терпеть, терпеть эту тетю в нашем доме. Все для того, чтобы папа улыбался, все для того, чтобы папе было лучше, чтобы он чаще улыбался. Так я думал сначала.
Тетя Анна переехала в комнату к папе. Заняла все тумбочки и полочки с зеркалами, на которых до сих пор стояли мамины вещи. Мне так нравилось перебирать все эти баночки и тюбики. Каждый из них пах мамой, и я не мог оторваться от этих запахов. Любимые мамины часы с попугаем вместо кукушки, которого приделали туда мы с папой, куда-то исчезли. Мама любила попугаев, тетя Анна – нет. Папа не возражал. А я? Я еще как возражал! Но молчал, так как понимал, что, если тетя Анна на меня разозлиться и уйдет, папа этого мне никогда не простит.
– Дорогой, почему бы нам не сходить сегодня в ресторан? – сказала тетя Анна.
– А как же Ваня? Ему всего десять, он же не может остаться дома один на ночь,– ответил папа.
– Он уже взрослый. Поверь, я, как женщина, лучше понимаю в воспитании детей! Так он научится самостоятельности.
– Может, ты и права. Стоит попробовать.
– Именно. Не всю жизнь же тебе с ним возиться. Пора взрослеть, – хмыкнула тетя и залезла папе на колени.
А я стоял за дверью. Я все слышал. Мне так хотелось пить. Горло просто горело от сухости. Но я не зашел туда, нет. Я не хотел видеть ее. Не знаю, почему я разозлился, я должен был радоваться за папу! Но нет, я злился. И злился так, что ночью прокрался в их комнату и забрал оттуда всю скляночки тети и расставил обратно мамины.
– Что!? – раздался крик из папиной комнаты. Через минуты ко мне забежал папа.
– Что это ты там устроил!? – холодно спросил он.
– Я хотел, чтобы все мамины вещи стояли на месте! Почему вы их убрали!? Я тебе с мамой что, больше не нужен!? – из моих глаз брызнули слезы. Папа вздохнул и обнял меня.
– Мамы больше нет, а ты здесь со мной. И мы с Анной тебя никогда не оставим.
Меня словно током ударило. У двери, пытаясь встать так, чтобы ее не заметили, стояла тетя Анна. И мне показалось, что в ее глазах промелькнуло что-то нехорошее, когда она смотрела на меня. Какой-то странный огонек загорелся у меня в животе, отчего я замер и даже моргнуть не мог, словно меня наполнила необычайная сила. Тетя Анна, встретившись со мной взглядом, вздрогнула и поспешно ушла в свою комнату.
Через два дня папа уехал в командировку. Я не хотел, чтобы он оставлял меня с тетей Анной! Но он сказал, чтобы я вел себя хорошо и слушался ее. Я старался так и делать. Но тетя Анна все три дня, что папы не было, даже не заговорила со мной. Ела она позже меня. Просто вставала утром, готовила и уходила дальше спать, оставляя еду на столе. Если мы встречались в комнате или коридоре, она смотрела на меня презрительно и, как будто, с отвращением, но ничего не говорила. Мне было страшно. Мне казалось, что тетя в любой момент пойдет ко мне и ударит. Я мечтал только об одном: чтобы папа поскорее вернулся. И еще кое-что… тот огонек как будто стал немного больше…
С улицы я услышал сигнал машины.
– Папа! – я побежал на улицу, чтобы встретить его.
Когда я открывал дверь, со мной поравнялась тетя Анна. Она выбежала в распахнутую мной дверь и оттолкнула меня рукой, отчего я не удержался и скатился со ступенек крыльца. Поднял глаза и увидел, как папа обнимает тетю Анну, она улыбается и старается развернуть отца так, чтобы он не узрел меня, лежащего на бетоне.
Ба-бах! Всполох, еще один всполох! Ту-дум, ту-дум, ту-дум! Что-то бухает у меня в ушах. Я поднялся, провел по рту рукавом рубашки, на нем остались красные следы. Все что я видел вокруг, пульсировало в такт с моим сердцем.
– Ваня! – с криком папа подбежал ко мне. – Тебе очень больно? – он схватил меня за плечи и стал всматриваться в мое лицо.
– Какой неуклюжий мальчик! – заголосила тетя Анна. – Как можно было споткнуться на ровном месте! – причитала она.
«Ага, на ровном! Это же ты меня толкнула!» – мысленно негодовал я. Внутри меня разливалось что-то жаркое, неописуемо обжигающее! Мне захотелось, чтобы этот жар ушел. Я попытался выдохнуть этот жар через рот – не получилось. Похлопал себя по телу – снова ничего. Тогда я четко увидел перед собой обеспокоенное лицо папы, а позади него стояла тетя Анна, уголки ее губ нервно подрагивали, глаза бегали из стороны в сторону, не зная, на чем заострить внимание. Неожиданно мое сердце наполнило холодом и спокойствием, как будто я выпил ледяного молока, и оно заполнило все мое тело. Я встал, отряхнулся и заулыбался.
– Пап, со мной все хорошо. Я действительно такой неуклюжий,– я хмыкнул и улыбнулся тете Анне. Она оторопела на несколько секунд, а потом улыбнулась в ответ, погладила по голове, и мы вместе зашли в дом.
Я сидел в своем секретном месте. В старом заброшенном саду, примыкавшем к покосившемуся деревянному домику. Я слушал стук своего сердца, положа ладонь на грудь. Ничего особенного я не заметил. Только «бум, бум, бум». Ничего нового. Только в голове была такая ясность, как будто я придумал что-то поистине забавное и в то же время полезное и великое. Я знал, что скоро все измениться. Да… изменится… хи-хи…
На нашей лужайке пели сверчки. Звезды так пронзительно мерцали. Казалось, что они читают мои мысли сейчас и одобряют их. Иначе бы так не сияли мне в окошко.
