Дениз Робинс - Желанный обман
— Желаю вам хорошо провести день, мадам, — бросил он через плечо.
— И вам того же, — вздохнув отозвалась она.
Когда он ушел, она села в кресло и закрыла глаза. Через несколько минут, очнувшись от своих дум, она вдруг резко дернула шнурок звонка. Когда в комнату вошла сиделка Воул, Магда сидела на кровати, выпрямив спину. На щеках ее блестел лихорадочный румянец, было видно, что Она возбуждена.
— Я хочу, чтобы ты немедленно принесла сюда грелку и чашку горячего супа, — приказала Магда. — После этого задерни шторы и убирайся.
— Но как же мыться, миледи?.. — начала было сиделка.
— Делай, что приказано! — оборвала ее Магда таким зверским тоном, какого не позволяла себе никогда в жизни.
Сиделка несколько секунд смотрела на Магду вытаращенными от изумления глазами, потом выбежала вон. Первым делом она навестила миссис Фустиан и рассказала ей о состоянии молодой хозяйки.
— Делай, что она говорит, — посоветовала с гримасой недовольства миссис Фустиан. — Иначе потеряешь хорошую работу. А что касается этой уродины, которая обманом вселилась в наш дом… Чума на ее голову, вот что я скажу.
Но никто теперь не смел перечить леди Морнбери, и все ее пожелания мгновенно исполнялись.
Глава четырнадцатая
Следующие несколько дней Эсмонд занимался тем, что приводил свои дела в порядок. Обсуждал хозяйственные проблемы и даже послал за своим адвокатом, чтобы внести дополнительные записи в свое завещание. Надо иметь мужество признать, говорил он себе, что Магда была права, когда предполагала, что следовать в окружении герцога Мальборо сейчас опасно, даже если не являешься офицером армии ее величества. Если уж придется умереть, то лучше к этому заранее подготовиться.
Теперь ему уже не хотелось покидать Морнбери Холл. Граф не мог объяснить даже самому себе, что происходит. Что-то удерживало его здесь. Конечно, в этом доме он родился и прожил большую часть своей жизни, любил все вокруг…
Он-то мечтал, что у него будет любимая жена и наследник, к которому отойдут его титул и состояние… Это навело его на мысль о дерзкой девчонке, которая сидела в своей спальне наверху. Неужели он когда-нибудь сделает ее матерью своих детей?!.. Неужели сможет почувствовать физическое влечение к этой несчастной?!..
Постоянные раздумья и сожаления о неудачах окончательно испортили ему настроение. Он стал раздражительным и мрачным. Слуги довольно скоро поняли его состояние и постарались не попадаться ему на глаза. В доме воцарилась противоестественная тишина и хрупкий покой. Все это было ему не по душе, но граф не осмеливался даже пригласить к себе кого-нибудь на стаканчик вина, так как боялся разоблачения.
Иногда он страстно желал заглянуть в бархатистые глаза мадемуазель Леклер, прижаться к ее губам… Но он запрещал себе думать о ней.
Скука и одиночество сверх всякой меры раздражали его, но что он мог поделать?
Вечером накануне отъезда в Брюгге Эсмонд поднялся в покои Магды.
К этому времени доктор Ридпэт уже официально разрешил ей считаться выздоровевшей и выходить на улицу.
Эсмонд нашел жену сидящей за ореховым секретером. Он смотрел на ее стройную прямую спину и волосы, подвязанные сзади синей лентой. Сиделка Воул, не в силах справиться с собой, все еще топила комнаты, и жара здесь стояла, как в Африке. Поэтому Магда вынуждена была надеть легкий широкий халат из индийского муслина. Она не слышала, как вошел муж, и продолжала усердно водить скрипучим пером по листу бумаги.
Эсмонд некоторое время стоял на пороге молча и хмурился. Он только что плотно пообедал и, кажется, выпил вина больше, чем следовало. На нем был простой серый камзол и маленький парик. Граф был бледен и раздражен. Последний стакан вина он выпил, сидя в полном одиночестве во главе длинного стола, грустно размышляя о том, как, в сущности, гадко складывается его жизнь. Он тосковал по роскошным вечеринкам, когда его дом был залит светом, наполнен музыкой и смехом. Боже, он уже не помнит, когда играл в карты и кости в клубе, пил с друзьями, дрался на дуэлях с врагами. Какие это были все-таки наполненные жизнью дни, как легко дышалось и не было никаких проблем! Эти дни граф проводил в развлечениях самого разного рода, демонстрируя пороки и добродетель. Он вспомнил, как с радостным сердцем скакал на Джесс в замок Шафтли, к самой прекрасной девушке в Англии.
Как это могло случиться, что его жизнь так круто и скоро изменилась? У него было ощущение, что беды преследуют его со дня смерти Доротеи. Как будто она унесла с собой в могилу его счастье и удачу.
Он стоял позади Магды, невидимый и неслышимый ею.
Что она, интересно, пишет? Магда была удивительной девушкой и в этом. Кто еще из ее ровесниц проводит столько времени за письмом или чтением?..
Она больше не пыталась вылезать из окна своей спальни. Он позаботился о том, чтобы жена совершала регулярные верховые прогулки по утрам. Часто он сопровождал ее. Твердо решив, что графиня больше никогда не сядет на Джесс, он подыскал ей маленькую, но крепенькую лошадку, которая вполне подходила ей. Он смотрел на то, как ловко Магда с ней справляется, и почему-то чувствовал радость. Она выезжала всегда с плотной вуалью на лице и во время прогулок они почти не разговаривали. Магда понимала, что в данном случае Эсмонд просто охраняет ее от нежелательных знакомств.
А в это утро прогулка не состоялась, так как на Годчестер опустился плотный туман и окутал все непроницаемой дымкой. В эти часы Эсмонд вдруг почувствовал, что ему не хватает Магды, он привык видеть ее скачущей галопом на своей лошадке. Ему было бы приятно знать, что она тоже злится на этот туман, сделавший совместную прогулку невозможной. Завтра он уедет, а она будет выезжать в сопровождении двух слуг, которых он хорошо знал и которым доверял.
Эсмонд внезапно осознал, что сегодня видит ее в последний раз. Когда они еще встретятся? Через несколько месяцев? Лет? Может быть, уже никогда?
Он решительно прошел через всю комнату, в которой нежно пахло духами Магды и громко спросил:
— Что пишем?
Она вздрогнула, обернулась кругом и приложила руку к сердцу.
— О… Я… не слышала вас, сэр!
— Позвольте взглянуть на ваше произведение, — попросил он.
Она густо покраснела, смутилась и отшатнулась от него, закрывая лист бумаги руками.
— О нет… Это… э-э… ничего особенного. Уверяю вас… Вам будет неинтересно…
— Это уж позвольте мне решить самому.
— Мои записи не имеют к вам никакого отношения. Это мое личное дело, это низко, — тихо сказала она, еще больше краснея.
