Джоу Росс - Очаровательный притворщик
– И тогда, если бы таможня обнаружила провозимую контрабанду, Блисс одна оказалась бы под огнем, – заключил Шейн. Что ж, не лишено смысла, решил он. – Но все-таки довольно неудобно – что, если бы какой-нибудь случайный человек приобрел контрабандный товар прежде, чем это успел сделать специальный агент?
– Это бы сильно усложнило дело, – признал Каннингем.
– Слишком рискованно, – пожал плечами Шейн.
– Если бы воры и шпионы не совершали ошибок, мы бы не могли их ловить.
– Тоже верно.
И опять у Шейна возникло чувство, что в этой схеме что-то не так. Словно какая-то фальшь в мелодии. Но он никак не мог уловить, откуда она исходит, и решил уточнить:
– В любом случае с Блисс сняты подозрения.
– Было бы гораздо проще, если бы воровкой оказалась она. Можно было бы спокойно закрыть дело и двигаться дальше.
Так они всегда и делали. И обычно к тому времени, как одно дело было закончено, Шейн уже сгорал от нетерпения сменить обстановку и перейти к другому. Но на сей раз все было иначе, и хотя он с самого начала всеми силами противился этому ощущению, но в глубине души все равно знал: причина в том, что он серьезно привязался к Блисс. Куда больше, чем бы ему хотелось. И несравненно больше, чем входило в его планы.
Он считал себя таким хитроумным, плетя сеть интриги, в которую должна была попасться эта женщина. Но вышло так, что сам угодил в собственные сети, – вот где была вся загвоздка.
– Считаю, что теперь необходимо нанести визит этому Черчиллю.
– Полностью с тобой согласен. Однако, поскольку сейчас он уехал в Саванну, где у него тоже магазин, предлагаю переждать до завтра. В данном случае один день не играет большой роли.
– Еще как сыграет, если ему вздумается покинуть страну.
– Это верно, но я приставлю к нему человека для слежки. – Каннингем откинулся в кресле и двумя пальцами аккуратно снял микроскопическую пушинку, приставшую к его безукоризненно отглаженным светло-серым брюкам. – Нет, не тебя, другого. Догадываюсь, что тебе понадобится свободный денек, чтобы уладить личные дела с мисс Форчен.
Глаза Шейна сузились. За три года совместной работы он ни разу не замечал в своем начальнике каких-либо человеческих эмоций.
– С чего такая трогательная забота?
– Ничего особенно трогательного, О'Мэлли. Хочешь верь, хочешь нет, но я и сам раз оказался в подобной ситуации. – Глаза Каннингема, взявшегося было за сигару, затуманились воспоминаниями. – То было во времена «холодной войны», она была русской шпионкой, которую мне поручили перевербовать. Боюсь, что тогда я позволил эмоциям взять верх над холодным рассудком.
– И чем же все кончилось?
Мимолетное облачко набежало на лицо Каннингема, затуманив на миг колючие, холодные как сталь серые глаза.
– Она погибла в авиакатастрофе несколько месяцев спустя.
Шейн знал: начни он задавать новые вопросы, например была ли та катастрофа случайной или специально подстроенной, Каннингем все равно не скажет правды. И его нельзя в этом винить. Все они лжецы, ложь неразрывно связана с их профессией, именно за умелую ложь им и платят деньги.
Когда-то, получив двойной диплом специалиста по международным связям и бизнесу и только начиная работать в тайном мире отдела расследований, Шейн гордился своей способностью заставить кого-либо поверить во что бы то ни было. По словам начальства, он был изобретательным и одаренным притворщиком.
Разумеется, постепенно первоначальный юношеский восторг и приятное возбуждение от собственных успехов поугасли, но он сохранил внутреннее стремление неустанно совершенствоваться в своей профессии. В те редкие минуты, когда закрадывалось сомнение, всегда ли конечная цель оправдывает беззастенчивые методы, с помощью которых она достигается, Шейн сознательно старался закрыть на это глаза, отвлечь разум от глубокого проникновения в суть вещей.
Теперь он давно уже не верил, как в те пылкие, юношеские годы, что его служба направлена на благо и защиту свободного мира. Но в то же время моральная сторона деятельности не очень-то его беспокоила. Это была просто работа, так же как и всякая другая, и он умел выполнять ее очень и очень хорошо.
А потом на его пути повстречалась Блисс и, сама того не ведая, разрушила броню, в которую он упрятал свою совесть, вытащила ее во всей неприглядности на свет Божий, заставив Шейна свежим взглядом окинуть не только то, чем он занимался, но и во что превратился.
На его беду, Шейну не понравилось увиденное. И сейчас, невольно сравнивая своего шефа Каннингема со своим братом, он понял, что Майкл был прав, несколько дней назад резко высказав младшему брату неприятие его замыслов, его работы, всей его жизни. Майкл всегда был, что называется, правильным парнем, и теперь Шейн понимал, что сам он, напротив, незаметно для себя перешел в диаметрально противоположную категорию.
Он обязан это исправить, положить этому конец, решил младший О'Мэлли, выходя из своего номера. Но сначала необходимо прояснить отношения с Блисс.
Дверь отворила Зельда.
– Вы – Шейн О'Мэлли?
Она посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом, вызвавшим неприятное воспоминание о школьной наставнице – старой карге, нагонявшей священный ужас на всех девятилетних сорванцов их третьего класса.
– Да, мэм, это я, – ответил он как можно вежливее. Будь у него на голове шляпа, он бы непременно приподнял ее.
– Вы хоть понимаете, что разбили сердце моей внучке?
– Да, мэм. И, поверьте, я глубоко сожалею об этом.
Зельда устремила на него еще один долгий, испытующий взгляд, и Шейн готов был поклясться, что она видит его насквозь.
– Я как раз собиралась приготовить себе чаю со льдом. Не хотите ли присоединиться?
– Да, мэм, – поклонился Шейн, даже не пытаясь скрыть облегчение, довольный, что сумел преодолеть первую линию обороны – обойти огнедышащего дракона, охраняющего вход в чертоги. Само собой, вожделенное сокровище в лице Блисс по-прежнему находилось вне пределов его досягаемости. – Благодарю вас. Это было бы очень кстати.
Пожилая женщина провела его в залитую светом комнату, обставленную плетеной, обитой ситцем мебелью. Комната выходила окнами в сад, поражающий буйством весенних красок.
– Подождите минутку.
– Благодарю вас, – смиренно повторил Шейн, у которого и впрямь, как у напроказившего девятилетнего мальчишки, язык точно прилип к нёбу.
Быть может, то была просто игра его воображения или рвущийся наружу любовный порыв, но, сидя в этой светлой, жизнерадостной комнате с ярким убранством, глядя на веселых, красочных бабочек, беззаботно порхающих с цветка на цветок, Шейн с необычайной силой ощущал во всем незримое присутствие Блисс.
