Джейн Донелли - В плену грез
Либби вряд ли могла ожидать скорого ответа на свое письмо. Она понимала это, тем не менее начала ожидать ответа чуть ли не сразу же после того, как опустила свое послание в почтовый ящик. И теперь после каждого телефонного звонка у нее екало сердце.
Вначале она надеялась, что Адам позвонит прямо сейчас, возможно, чтобы просто узнать, видела ли она его книгу. Но звонка не было. Равно как и не было письма от него. Она прождала неделю, успокаивая себя тем, что, вероятно, и сами издатели не знают, где его можно найти. Он не был человеком, который сидит на одном месте. Видимо, он все еще странствует по свету.
Она позвонила, и приятный женский голос ответил, что все письма на имя господина Роско доставлены адресату, и высказал уверенность, что она в скором времени получит ответ. Когда же Либби попросила дать ей адрес, в этом любезном голосе послышались твердые нотки. Они не могут дать адрес. Но снова была высказана абсолютная уверенность, что он обязательно ответит. В конце концов прошло всего несколько дней, и, кроме того, он очень занятой человек.
Либби поблагодарила и положила трубку. Она поехала повидать Ника. Было около одиннадцати часов утра, и она направилась к нему домой. Дверь парадного была открыта, и какая-то женщина, стоя на коленях, шваброй мыла пол, покрытый черно-белой плиткой.
— Могу чем-либо помочь, моя дорогая?
— Я хотела бы увидеть господина Саттини.
— Одна из его почитательниц? — спросила она усталым голосом, словно те имели дурную привычку маршировать по ее полам, и Либби ответила:
— Друг, ну и, конечно, почитательница тоже.
Те или другие, какая разница — грязи от них все равно достаточно. Женщина пояснила:
— На верхнем этаже. На самом верху лестницы. Держитесь этой стороны, там я еще не мыла.
Либби постучала, и дверь открыл сам Никки, в домашнем халате, весь заспанный. Ей следовало бы прийти попозже. С ее стороны было бестактным заявляться к нему так рано, зная, что он работает допоздна и что ему необходимо выспаться.
— Извините меня, я разбудила вас, — сказала она.
Он отрицал это, но явно говорил неправду. При этих словах он с трудом сдерживал зевоту.
— Вы видели книгу Адама?
— Да, мэм, — и, улыбнувшись, добавил: — Книга что надо, правда?
— Вы знали, что он пишет книгу?
— Несомненно.
Никки знал, а она не знала. Она спрашивала себя, почему Адам не посвятил ее в свою тайну, даже тогда, когда они были так близки. Она произнесла застенчивым голосом:
— Я должна связаться с ним. Вы не знаете, как я могла бы это сделать?
— Да, — ответил он, — знаю. Он возвратился в ваш родной город. Снова живет в том домике на холмах.
Глава 7
Она даже не взяла с собой Каффу. Пошла одна. И вдруг ее охватил страх. Она не могла заставить себя поверить в то, что сказал дядя Грэй: для Адама она могла быть просто случайным эпизодом в жизни. Но он же просил ее стать его женой. Объяснился ей в любви.
День был серый, туманный. Туман поднимался от земли, застревал среди деревьев. По дороге ей никто не встретился. Она шла и молила Бога: «Только одно слово… пожалуйста, прошу тебя…» Она снова увидит Адама. Все эти месяцы это было ее единственным желанием. Но сейчас у нее от страха подкашивались ноги, судорогами, до нестерпимой боли сводило мышцы живота. Она почувствовала тошноту, перед глазами плыли горячие круги, в висках молоточками стучала боль.
Из трубы курился дымок. Она постояла, как делала множество раз, под прикрытием деревьев у начала вырубки, издали всматриваясь в Сторожку лесника.
Дверь была прикрыта. Либби медленно подошла к ней, постучала и стала ждать. Прошло, казалось, не больше десяти секунд до того, как он открыл дверь, но ей они показались целой вечностью, и, быть может, оно так и было.
Она надеялась, что он улыбнется ей, и отдала бы за это все свои надежды на спасение души в загробном мире. Но он не улыбнулся. По крайней мере, не сразу, как увидел ее. А когда улыбнулся, то на лице у него не было настоящего радушия.
— Привет, — сказал он.
— Никки сказал мне, что ты снова здесь.
— Неужели? — Чувствовалось, что он не одобряет Никки за это. Ему было бы гораздо лучше, если бы Никки держал язык за зубами, и он даже не пытался скрыть свое недовольство.
— Как хорошо снова тебя увидеть, — призналась она. — Как дела?
— Прекрасно. А у тебя? — Он оглядел ее с головы до ног. — Что за глупый вопрос? Ты выглядишь как и прежде. Такая же прелестная.
Они разговаривали, словно чужие, и она попросила в отчаянии:
— Можно мне войти?
— Конечно. — Он посторонился, чтобы пропустить ее внутрь. Она почувствовала запах крепкого кофе, увидела полупустую чашку с кофе на столе. Рядом стояла пишущая машинка. Лежала пачка бумаги. Либби предложила:
— Могу я помочь? Я умею печатать.
— Я тоже могу это делать, — ответил он отрывисто, — спасибо. Благодарю тебя за то, что поддерживала дом в жилом состоянии. Это была ты, я полагаю?
— Да.
— Я боялся, что снова придется начинать с того, чтобы выскребать отовсюду грязь и пыль. Совсем забыл, что это был твой домик на дереве.
Он перестал быть таковым. Все эти долгие месяцы она приходила сюда только ради него. Все воспоминания были связаны только с ним. И она призналась:
— Я так сильно по тебе скучала. А ты по мне скучал?
Он подошел к столу, бегло пробежал глазами текст на странице, которая была в машинке. «Нет», — услышала она в ответ и прикусила губу с такой силой, что выступила кровь, но боли почти не почувствовала.
— Совсем? Ты по мне совершенно не скучал? — Голос у нее дрожал. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он взглянул на нее, обнял и ответил «да». Он посмотрел на нее и ответил:
— Нет, если не считать первые несколько дней. Я же говорил тебе, что вовремя уеду. — Его душил гнев. По крайней мере, в ту ночь она могла бы прийти сама, а не присылать этого Яна. Но если бы он только знал, как плох был дядя Грэй и как она скучала по нему с каждым днем все сильнее и сильнее после того злосчастного вечера. Она всматривалась ему в лицо в поисках хоть малейшего проявления гнева, и он вздохнул, словно теряя терпение: — Не делай этого, Либби, ты только причинишь себе лишние страдания. В этом действительно нет никакого смысла.
— Я люблю тебя. — Она ни разу не говорила ему этих слов, но это была правда. — Я знаю, что ты разгневан, и у тебя есть на это полное право. Но я не могла прийти в тот вечер. Он был так болен. Боюсь, он мог бы умереть, если бы я ушла из дому в тот вечер.
— И сейчас ты здесь, потому что я написал эту книгу. Я теперь в сущности небезработный. Я почти желанный. — В его голосе не было гнева. Казалось, это даже забавляло его. Он произнес совсем ласково: — Ты не любишь меня, равно как и я не люблю тебя.
