Лора Грэхем - Твоя навеки
— А должна была бы быть? — саркастически спросил он.
Лицо ее пошло красными пятнами, пальцы растерянно переплелись и опустились на круглый живот.
— Ну, наверное… Муж говорил, что мужчина не может обходиться без того, чтобы… И даже когда есть жена…
Она смолкла, испугавшись его сурового взгляда.
Скрипнул стул — это Мик тяжело поднялся и навис над ней, как скала.
— А ты понимаешь, — хрипло спросил он, — что все во мне кричит и просит женской ласки — твоей ласки? А если Дочь Луны понимает это, то что она может мне ответить?
Не отрывая глаз от его лица, с надеждой и ужасом она проговорила:
— Я… я боюсь разочаровать тебя!..
— Ах, Дочь Луны, Дочь Луны, — покачал Мик головой. — Даже если бы ты очень захотела, то не смогла бы разочаровать меня.
И, невзирая на ее слабые протесты и лепет о его сломанном ребре, он подхватил ее на руки и по лестнице поднялся в ее комнату. Там, возле кровати, поставил на пол и прижал к себе.
— Я хочу тебя — хриплым шепотом признался он. — Боже, женщина, знала бы ты, до какого состояния ты доводишь меня. Я знаю, я такой огромный, я знаю, что могу напугать кого угодно своей внешностью и манерами, я все знаю, но я хочу тебя. Я хочу тебя, но видит Бог, не притронусь к тебе пальцем, если ты хотя бы чуть-чуть меня боишься.
— Я бы хотела… — скорее выдохнула, чем сказала она минуту спустя, когда он, жарко целуя ее, стал снимать с нее свитер.
Она стояла перед ним в кружевном лифчике и свободных брюках — неправдоподобно восхитительное и волнующее зрелище.
— Я бы очень хотела стать сейчас красивой. Не такой толстой, и вообще…
Прикосновением губ Мик заставил ее замолчать.
— Я, кажется, уже говорил тебе, что женщина прекрасна в любое свое время, и ожидание ребенка лишь красит тебя, Фэйт.
— Но это же не твой ребенок! — с отчаянием в голосе проговорила она.
Он поглядел в ее глаза и веско, чеканя каждое слово, произнес:
— Если ты моя, то и ребенок мой, Фэйт. Запомни это!
Прежде чем она успела вымолвить хотя бы слово, Мик поднял ее и бережно перенес на постель.
— Сегодня вечером, — прошептал он, — я прошу от тебя одного — разрешения прикасаться к тебе. И чтобы ты сделала вид — просто сделала вид, — будто это все в первый раз, то есть вообще в первый раз. Забудь все, что ты якобы знаешь, и доверься мне. Для нас все будет впервые.
Стоя возле постели, он раздевался: высокий, мускулистый, широкоплечий, с кожей медного цвета. Потом он сел на край кровати, чтобы снять джинсы.
— Проклятые ребра! — услышала она его бормотанье, и джинсы полетели прочь. — Иди ко мне, — тихо произнес он, вытянувшись на кровати, и через секунду она отдыхала на его груди — маленькая, хрупкая, доверчивая.
— И как ты только доверилась мне? — прошептал он, бережно поглаживая рукой ее живот.
— А как я могла не довериться? — простодушно спросила она и провела горячей рукой по его щеке. Потом ее рука переместилась на его грудь. — Мне нравиться гладить твою кожу. Она такая упругая и горячая.
— И мне нравиться ласкать твое тело. Оно как атлас…
— О-о, Мик!
Она повторила его имя несколько раз, как заклинание, пока его ладонь кругами двигалась по ее телу, приближаясь к средоточию ее женственности. Зажмурив глаза, она дрожала и прижималась к нему все крепче. Когда его большие и невероятно нежные пальцы нашли наконец то, что искали, с губ ее слетел стон. Чувствуя, как учащается ее дыхание, Мик слегка приподнялся, потом приподнял ее, не переставая ласкать, и повернул набок.
Фэйт задохнулась, почувствовав, как он начинает проникать в нее; сладостная дрожь разлилась по ее телу, и она поразилась, что прожила столько лет, а так и не сумела понять, как это может быть чудесно — уступать мужскому желанию.
И тут же все ее сомнения и неуверенность словно ветром сдуло. Она теперь знала одно: она нуждается в нем, она хочет принадлежать ему, наполниться им, быть распятой на кресте его рук.
И дальше, сжав бедрами его ягодицы, она исступленно рванулась вперед как всадник, несущийся к вершинам блаженства, и в последнем своем взлете забилась в судорогах, и оба они рухнули рядом в изнеможении блаженства и забытья.
Она лежала рядом, припав виском к его плечу, и Мик смутно подумал, что однажды он хотел бы увидеть ее под собой — всю от губ до пальцев ног, и тогда он сможет показать ей все вершины, на которые способна вознести страсть.
Фэйт потерлась носиком о его грудь.
— Я и мечтать не могла о чем-то подобном, — прошептала она.
Мик отбросил прядь волос с ее лица.
— То ли еще будет. А пока, леди, рад вам сообщить, что я действительно проголодался. Я вдруг вспомнил, что не ел с самого утра, и мне немедленно захотелось восполнить пробел.
— Я сейчас все приготовлю!
— Нет, ты не поняла. Ты останешься здесь, а я быстренько сам что-нибудь сварганю.
На кухне Мик соорудил сандвичи с беконом — свое любимое блюдо, — сунул их в микроволновую печь и вдруг застыл с банкой майонеза в одной руке, и с горчицей — в другой. Проклятье! А ведь это произошло. Он, как ни зарекался, привел женщину к себе в постель, а значит — и в свою жизнь. Конечно, она и раньше в ней присутствовала, но не столь безусловно и неотвратимо, как теперь.
А-а, черт, неужели я все-таки попался? Конечно, можно дело повернуть и так, что он всего лишь проявил участие — ввел неискушенную натуру в царство чувственности, помог открыть ей в ней же самой родники блаженства и вообще помог избавиться от комплексов. Короче говоря, пришел на помощь.
Так почему же ему так исступленно хочется иметь ее снова и снова, долгими, бесконечными часами изучать каждый изгиб ее тела и постоянно открывать ее заново. Не потому ли, что и она помогала ему открыть самого себя?
В каком-то смысле они сделали навстречу друг другу только первый, самый первый шаг.
Но это был шаг за черту, навсегда отделяющую прошлое от будущего.
Глава 9
Когда Мик вернулся в спальню, Фэйт уже успела одеться в его клетчатую фланелевую рубашку, застегнув ее на все пуговицы. Поскольку ее шея, однако, явно не дотягивала до сорока шести сантиметров в обхвате, воротник рубашки скорее походил на декольте, соблазнительно обнажая белизну ее груди.
Притворившись, что не замечает ее смущения, Мик сел на край кровати и поманил к себе.
— Ты такой красивый, — срывающимся голосом произнесла она и изо всех сил прижалась к нему, словно боялась, что он в любую минуту может раствориться, как облако дыма. — Такой красивый! Как ястреб в небе или белый волк в заполярной тундре.
