Линн Грэхем - Трудное примирение
— Я еще не окончательно потерял от тебя голову, — начал он сдержанно. — Ты должна мне все объяснить. Пока я тебе еще верю, но моя вера уже висит на волоске.
— Ты меня пугаешь.
Он не отрывал от нее пристального взгляда, который, казалось, снимал с нее кожу.
— На прошлой неделе Рафаэлла сказала мне одну вещь, в которую я наотрез отказался поверить. После твоего исчезновения пять лет назад она несколько недель прожила в нашей квартире. Я хотел, чтобы в ней все время кто-то был, на тот случай, если ты позвонишь или надумаешь вернуться.
Она кивнула, ничего пока не понимая.
— И вот на прошлой неделе она мне заявила, что тогда звонили от какого-то врача, узнать, почему ты не зашла за анализом.
Опустив голову, она разглядывала столик, шея у нее покрылась гусиной кожей, она поняла, что судный час пробил.
— По этому звонку и еще каким-то мелочам, на которые она потом натолкнулась в квартире, — продолжал Люк таким же убийственно спокойным тоном, — Рафаэлла догадалась, что ты, уходя, была беременна.
Она вздрогнула и опять окаменела, уставившись на какое-то пятнышко на столе.
— Она считает — если вообще вся эта история правда, — что ты сделала аборт. Она говорит, что тогда не посчитала нужным делиться со мной своим открытием. Но память оказалась у нее неплохая.
Кэтрин молила Бога, чтобы он протянул руку и унес ее куда-нибудь, где Люк ее не достанет. Слова застряли у нее в горле. Мозг отказывался работать.
— Она, естественно, считает, что ребенок, если он действительно был, не от меня. Она уверяет, что виновником был Холстон, — продолжал он все тише и тише, отмеривая и взвешивая каждое слово. — Вероятно, теперь ты понимаешь, почему я так на нее разозлился. Прошло столько времени, и вся эта история показалась мне совершенно невероятной и просто безумной. Я не поверил ни одному слову. Я доверял тебе.
Казалось, ей на плечи легло бремя всех смертных грехов. У нее все тряслось — внутри и снаружи.
— Теперь твоя очередь подтвердить мне, что в ее словах нет ни капли правды. Ты понимаешь, Рафаэлла упряма. Когда я отказался говорить с ней по телефону, она связалась с моим адвокатом в Риме и рассказала ему подробности того, что ей удалось выяснить в Англии, — говорил он. — Антонио трясся всю ночь, прежде чем набрался храбрости сообщить эти факты мне. Он решился, когда в английской газете появилась статья, касающаяся тебя…
— Я… не думала, что так получится! — с болью воскликнула она. — Я собиралась рассказать тебе обо всем, когда мы прилетим в Англию… — У нее перехватило дыхание.
— Смотри на меня, — в бешенстве приказал он. — Ты подтверждаешь, что это правда? Что ты была беременна? Что ребенок действительно был?
Она дважды кивнула, точно болванчик, лишившись дара речи от волнами исходившей от него ярости.
— И ты… вышла… за меня… замуж? — Он начал медленно подниматься над столом, слова с трудом слетали с его напряженных губ.
— А что, ты считаешь, я должна была делать? — пролепетала она.
— Что считаю? Что считаю? — зарычал он, точно тисками сжав ей рукой запястье и буквально стаскивая ее с сиденья.
— Мне больно!
— Лучше бы уж он не был моим! — выкрикнул он в ярости.
— Разумеется, он твой. Разумеется, твой. Почему ты так говоришь? — всхлипнула она, внезапно ослабев.
Он ударил себя кулаком в ладонь и резко отшатнулся от нее. Все его тело дрожало от самой дикой ярости.
— Если я к тебе прикоснусь, я тебя просто убью. Cristo, убирайся с моих глаз, пока я еще держу себя в руках!
— Люк, пожалуйста… — упавшим голосом проговорила она.
Он снова нагнулся к ней, точно разъяренная кошка, готовящаяся к прыжку.
— Если бы это был не мой ребенок, может быть… да, может быть, я смог бы тебя простить, потому что тогда по крайней мере я мог бы понять, почему ты сбежала. Но это! — он резко развел руки. — Этого я вообще не могу понять!
— Если бы ты успокоился… — перебила она умоляюще.
— Успокоился? Я узнаю, что у меня есть почти уже пятилетний сын, о котором я ни сном ни духом не подозревал, и ты предлагаешь мне успокоиться?
— Я должна была сказать тебе об этом прошлой ночью.
— Прошлой ночью? — повторил он, не веря своим ушам. — Прошлой ночью, когда ты, точно шлюха, извивалась у меня в руках, я сам не дал тебе ничего сказать! Я говорю не про прошлую ночь и не про прошлую неделю! Я имею в виду то время пять лет назад, когда ты была беременна!
Грубость его определения в адрес ее ночного поведения вонзилась ей точно нож в сердце.
— Перестань кричать…
— Если я перестану кричать, я перейду к действиям! Я ни разу в жизни не ударил женщину и не хотел бы делать этого сейчас! — яростно выкрикнул он.
Ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы привести мысли в порядок. Бешеная сила его ярости совершенно выбила ее из колеи. Его заявление, что он предпочел бы, чтобы Дэниэл оказался чьим-то чужим ребенком, было абсолютно недоступно ее уму.
— Почему ты не сказала мне об этом пять лет назад? — повторил он свой вопрос.
— Я хотела… я пыталась…
— Не помню, чтобы ты хоть раз попыталась, — безжалостно оборвал он.
Она судорожно втянула воздух.
— Я боялась тебе об этом сказать.
Он прямо выплюнул ругательство, какого она никогда от него раньше не слышала.
— Хорошо, — прошептала она и, собрав жалкие остатки самообладания, заставила себя продолжать: — Тебе не понравится то, что я скажу…
— Мне не нравишься ты, — холодно выдавил он. — Ты не можешь сказать ничего хуже того, что уже сказала.
Она не смогла удержаться от слез. Она ненавидела себя за эту слабость, но она чувствовала себя зверем, попавшим в капкан.
— Я не могла тебе сказать, — дрожащим голосом проговорила она, — потому что знала, что ты не захочешь ребенка, и боялась, что ты заставишь меня от него избавиться.
— То есть во всем виноват я сам! — с ненавистью выкрикнул он.
Она бессильно покачала головой:
— Ты всегда внушал мне, что не намерен связывать себя со мной. Я искренне верила, что ты воспринял мое решение как единственно разумное.
— Когда задета моя плоть и кровь, то я вовсе не так разумен! И почему ты думаешь, что обязательства перед тобой — это то же самое, что обязательства перед неродившимся ребенком? — спросил он. — И откуда тебе известно, как я отношусь к абортам? Разве мы когда-нибудь обсуждали этот вопрос?
— Я… я так предполагала, — сказала она, не в силах больше выдерживать его взгляд.
— Она, черт побери, предполагала!
— Тогда мне казалось, что я права, — прошептала она.
— А хочешь, я скажу, почему ты так «предполагала»? Смотри мне в глаза! — гневно приказал он, и она не посмела ослушаться, сжимаясь от страха в ожидании, каким будет следующий удар.
