Анастасия Эльберг - Сага о князе Гривальде
О, как она ненавидела! Гривальда – за предательство, ее – за то, что она посмела занять чужое место в его сердце. Она была готова разорвать ее на части собственными руками. Ее – и его. Их обоих! Не вытащить на солнце, не заковать в серебро, а именно убить . Порой ей казалось, что она превращается в стеклянный шар, наполненный ненавистью, и он может разбиться от одного неверного прикосновения. Она не стала устраивать сцен ревности, плакать перед ним и умолять его пощадить ее. О нет. У нее естьчесть ! И она слишком уважала себя для того, чтобы опускаться до такого. Кроме того, она была достаточно умна и могла изобрести самый оригинальный в двух мирах план мести.
Великая Тьма видит – она придумала. И не один. Морана последовала за Гривальдом, поселилась у Дамиана (она была уверена, что он не возразит – так и произошло). Тысячу раз она обходила замок князя кругом, сжимая в руках кинжал из храмового серебра, плакала от ярости, посылая на головы влюбленных все проклятия, которые только приходили ей на ум, и клялась, что непременно отомстит. А потом решила, что овчинка не стоит выделки.
Время не лечит. Это дурацкая выдумка смертных, которые знают, что умрут, а поэтому каждый день обманывают себя. Как время может лечить, если ты век за веком наблюдаешь за существом, которое когда-то любил, и которое предало тебя? Зато можно смотреть на то, как это существо страдает . О, на это можно смотреть бесконечно! Она бы прожила целых три вечных жизни, если бы ей представилась такая возможность.
Кто сказал, что ни в одном из двух миров нет справедливости? Она существует. Просто нужно научиться ждать . Теперь он знает, каково это – быть изгнанником. Что до всего остального… даже после обращения Гривальд осталсячеловеком . Пройдет не одна сотня лет, прежде чем он хотя бы на маленький шажок приблизится к истинному величию бессмертного. И тогда начнет снимать с себя человеческую шелуху . Он проведет в одиночестве вечность? Какая печаль! Но он сам себя наказал . Зачем подливать масла в огонь? В его жизни будет достаточно боли.
– Ты должна научиться полагаться только на себя. Никто не приведет тебе еду, никто не будет защищать тебя. Это плата за свободу , девочка. Мы несем ответственность за свою жизнь. И поверь – тебе не нужен мужчина для того, чтобы взобраться на Олимп.
– Но я не хочу на Олимп, – неуверенно возразила Виргиния.
– Пока что не хочешь. Но скоро ты поймешь, для чего тебе нужна твоя жизнь. И тогда все будет иначе.
Интерлюдия пятая
Веста
Когда луна свернет холодный белый саван,
И утро, приходя, погасит паутину фонарей,
Я вновь уйду в свою таинственную гавань,
В обитель снов и плотно запертых дверей.
Ты помнишь, как мы встретились впервые?
Твой дом был пуст, в окно стучала тьма.
И за тобой – лишь образы белесые, седые.
И пред тобой – холодная безликая зима.
Мой путник, утомленный долгим бегом.
Мой дорогой солдат в неискреннем бою.
Пусть все печали отзовутся только эхом.
И тих мой голос – эту песню я тебе пою.
Будь счастлив с тем, что получаешь честно.
Будь смел, не бойся правды, за собой веди.
Будь осторожен с тем, кто ищет слово лести.
Ни в снег, ни в град ты не сворачивай с пути.
Не в силе твоя правда – только в сердце.
Настанет день – и в неизведанной тоске
Ты вспомнишь о ключе к заветной дверце.
Он спит и ждет – давно лежит в твоей руке.
Мой путник, что ты встретишь в этом мире?
Любовь, веселье, счастье, лето и покой?
Или пойдешь туда, куда и мертвые-живые
Идут, не спят и ждут последний бой?
Тебе, мой путник, предстоит нелегкий выбор.
Пока что друг тебе лицом все тот же враг.
Но жизнь – минута, легкий незаметный выдох.
А правду с ложью разделяет только шаг.
Когда ты спишь, я прихожу в тиши и забираю
Дурные сны. Я прикоснусь легко к твоей щеке
И прошепчу: «Ты не один, пусть и не я решаю.
Ты не один, пока не заалеет небо вдалеке.
Ты не один печальным сонным утром.
Ты не один и жарким шумным днем.
Пусть не могу назвать тебя своим я другом,
Пусть ты уверен – навсегда осталась сном –
Живи, мой путник. Я хочу тебя увидеть
С улыбкой на губах, мечтающим в тиши.
Люби – и научи других любить, не ненавидеть.
Иди, мой путник. Слушай сердце и ищи».
Эпилог
Темный эльф, личный слуга викинга Вильгарда, появился на пороге его кабинета бесшумно, но хозяин почувствовал присутствие постороннего и поднял глаза от письма.
– Что случилось? – спросил он у эльфа.
– К тебе пришли.
– Спущусь через полчаса.
– Думаю, тебе лучше пойти прямо сейчас… это важные гости.
Сказав это, эльф поймал взгляд Вильгарда и вжал голову в плечи.
– Лучше бы самой Великой Тьме явиться ко мне, Сибранд. Для твоего же блага.
Эльф подал своему господину подбитый мехом плащ, напоминавший королевскую мантию, помог ему одеться и последовал за ним вниз, на первый этаж дома, а потом и во двор: именно там ждали гости. Точнее, гость : хотя пришедших было несколько, определить ключевую фигуру не составляло труда. Первыми Вильгард увидел двух темных эльфов, привычных для вампиров спутников, и уже хотел отругать своего слугу за то, что он ему помешал, но так ничего и не сказал. Его взгляд упал на молодого мужчину, сидевшего верхом на белоснежной лошади.
Когда викинг Вильгард чувствовал, что слова застревают у него в горле? Не так уж давно, хотя порой ему казалось, что это произошло целую вечность назад. Тогда этот молодой мужчина стоял перед ним здесь же, во дворе. И именно ему он адресовал самую страшную фразу, которую только может сказать создатель существу, которому он подарил темную жизнь: «Я проклинаю тебя – отныне и до тех пор, пока Великая Тьма не заберет твою душу». А потом его единственное дитя сорвало с шеи медальон и бросило к его ногам. И уехало, даже не оглянувшись.
Вампиры тоже старели, пусть и медленно, но Гривальд сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. За сто с лишним лет – не больше месяца для таких существ, как они – он осунулся и похудел, а в волосах появилась седая прядь. На мгновение Вильгарду показалось, что он ошибается, и перед ним стоит кто-то другой. Но он не ошибался. Гривальд до сих пор носил кольцо с анаграммой своего имени – этот подарок он получил вскоре после обращения. А даже если бы это кольцо принадлежало кому-то другому, из миллиона других взглядов Вильгард узнал бы взгляд своего сына. Единственное на его памяти существо, которое смело смотреть ему прямо в глаза. Он смотрел так даже тогда , хотя другой на его месте упал бы на колени, принялся плакать и молить о пощаде. Наглец ! Впрочем… с таким же успехом викинг Вильгард мог обвинять самого себя .
