Диана Рейдо - Влюбленный Робинзон
И тишина.
Дэн с головой ушел в работу. Он даже не замечал, что ему светит очередное повышение — с таким рвением он пахал, с такой дотошностью разрабатывал очередной проект.
Он сам не осознавал того, что чуть ли не поминутно проверяет электронную почту.
Личную, рабочую. Автоответчик дома и на мобильном телефоне.
Он не проверял свою почту только тогда, когда спал.
Когда пытался пробить защиту команды соперников в спортивном зале.
Когда в очередной раз метко забрасывал мяч в баскетбольную корзину.
Потом он перестал это делать.
Это отнимало время. Но это отнимало еще больше душевных сил.
«Нужно просто забыть о ней», — сказал он себе.
Как, разве ты забыл? Ее ведь нельзя любить. Это недопустимо.
Нет, любить, конечно, можно. Но теперь все иначе. Ничего уже не будет так, как прежде.
Дэн с тоской вспоминал день, когда впервые увидел Клер в лондонской толпе.
Кофе, парк, утки, джаз, медленный танец в его квартире, робко прижавшись.
Розовый шарф, малиновые босоножки, алое платье, синее пальто — яркие, вдохновляющие цвета.
Он тщетно искал в толпе ту, которая сочетала бы в себе, в своем наряде все эти краски, делая это непринужденно и гармонично.
Через несколько недель Дэн понял, что так жить нельзя.
Надо забыть Клер Брауни.
Она ведь не появится. Не позвонит. Гораздо проще им научиться жить друг без друга.
Нужно быть друг к другу милосердными. Кажется, это наилучший выход. Зачем терзать ее? Зачем длить свою агонию?
Постепенно боль притуплялась.
С робкой надеждой Дэн отправился с Тони в ночной клуб посреди рабочей недели.
Там, среди безумных огней он выцепил на танцполе девицу в безумном фиолетовом платье и туфлях с розовыми помпонами.
Пятиминутный разговор с фиолетовой девицей, которая не выпускала из зубов тонкую ментоловую сигарету, помог ему преисполниться отвращением к женщинам вообще и к миру в частности.
Кое-как Дэн дотянул до конца рабочей недели.
Пиво под фильм «Большой куш» помогло ему отрубиться хотя бы к половине четвертого утра.
Предстояли пустые выходные. Длинный, бесконечный, бессмысленный уик-энд.
…Дэн проснулся от того, что кто-то изо всех сил трезвонил в дверной звонок.
Пошатываясь и чертыхаясь, он кое-как натянул на себя халат, доплелся до двери.
Сон и похмелье мигом слетели с Дэна, стоило ему только заглянуть в дверной глазок.
Или это все-таки сон?
Ведь Клер сейчас должна быть в Америке. Искать работу. Снимать квартиру.
Он распахнул дверь.
От аромата свежесваренного кофе закружилась голова.
Клер улыбалась. Клер держала в руке пакет, от которого доносились запахи свежей выпечки — круассанов, плюшек с корицей, булочек с маком.
Клер сияла. Сияли стразы на ее красных туфельках, сиял серебристый топ с глубоким вырезом.
— Ты? — еле выговорил Дэн.
— Я, — с улыбкой согласилась она.
— Какого черта… то есть… что ты тут делаешь? Я думал, ты больше не объявишься.
— Ты обо мне слишком плохого мнения, Дэн. А я-то расстаралась, принесла ему завтрак, купила кофе! Что с тобой? Всю ночь копал уголь в шахте?
— Знаю. Вид безобразный. Я сейчас же приведу себя в порядок.
— Не торопись. Есть разговор.
— Могу я надеяться, что ты хотя бы пройдешь?
— Разумеется, — согласилась Клер и принялась сбрасывать туфли без помощи рук.
Дэн не осмелился прикоснуться к девушке. Только принял пакет с выпечкой и бумажные стаканы с кофе…
Они устроились на диване в гостиной.
— Не могу есть, — решительно произнес Дэн и отложил плюшку. — Рассказывай, сестренка. Что у тебя за дело? Что за важный разговор?
Клер рассмеялась:
— Прежде всего я хочу окончательно расставить все точки над «i». Заявляю раз и навсегда: никакая я тебе не сестра.
— Что?
— Не сестра, — повторила Клер, — ни родная, ни двоюродная, ни сводная, никакая! Заруби это себе на носу. И больше не смей портить жизнь ни мне, ни себе!
— Но…
— Знаю, звучит дико. И нелегко привыкнуть к обратному статусу. И я помню, что мы договаривались ни с кем не делиться нашим открытием…
— Кажется, я догадываюсь…
— Мама вытянула из меня, какое несчастье на меня свалилось. И, знаешь, она в очередной раз спасла меня. Мы долго разговаривали. Я все никак не могла поверить. Но мама убедила меня в том, что не ошибается.
— Клер! Выкладывай, зачем ты так тянешь? Это невыносимо!
— Мама передавала тебе привет. Она, кстати, о тебе знает. Знает, как тебя зовут. Изумлена тем, как мы нашли друг друга. Твой отец ведь рассказывал ей и о тебе, и о первой жене. Твой отец… он же мой отчим.
— Клер, я не понимаю. Хватит говорить загадками.
— У нас с тобой разные отцы. Понимаешь, мама какое-то время терпела метания твоего папы. Ей хотелось устроить свою личную жизнь. Она встречалась и с другими мужчинами. С одним из них она тоже была близка… Словом, своего настоящего отца я не видела никогда в жизни. А твой отец воспитывал меня, как родную дочь.
— Откуда нам знать, что это в самом деле правда? Мы уже ошиблись однажды.
— Я стала спрашивать маму о сроках… Вычислить было несложно. Она рассталась с моим отцом, а твой через некоторое время снова явился с повинной. Считалось, что я родилась немного недоношенной. Смешно было услышать это. Но мама говорит, что все эти сроки — ерунда. Достаточно лишь посмотреть на мое лицо. Я очень похожа на своего настоящего отца…
— И мы…
— Дэн, — четко и раздельно произнесла Клер, взяв его руку, — мы с тобой — чужие люди. Точка.
— Когда ты об этом узнала? — переведя дух, осведомился Дэн.
Клер закатила глаза и засмеялась:
— Ну… Какое-то время назад.
— И ты молчала! Если бы ты знала, что я тут переживал!
— Дэн… Из-за меня ты достаточно пережил и до этих событий. Я хотела до конца разобраться в себе. Понять свои чувства. Мне нужно было время. Пойми, я не хотела вернуться, огорошить тебя неожиданным известием, от которого еще не до конца отошла сама, и опять изводить тебя метаниями и неопределенностью.
— А теперь ты знаешь, чего хочешь?
— Да. Тебя! И всегда хотела. Просто боялась.
— Но чего?.. Чего можно было бояться?
Клер снова засмеялась:
— Психологи назвали бы это синдромом брошенной дочери. Помнишь, твой отец долго не мог определиться, с кем ему жить? Какое-то время я росла без него. С самого начала я помню только маму. Может, отсюда и ощущение, что мужчинам не стоит доверять? И доверяться.
— Даже не знаю, смогу ли я тебя простить.
— За что?
— За все мои мучения, — небрежно произнес Дэн.
