Ли Майклс - Скандал из жизни знаменитости
– Я не хотела. Но когда я рассказала родителям…
Стефани вздохнула.
– Могу себе представить, какую помощь они тебе предложили.
– Они пришли в самый настоящий ужас. Я их опозорила! Возможности сыграть на скорую руку свадьбу не представилось, и тогда они отослали меня к сестре матери. Я жила там до самого рождения Ники. Предполагалось, что я беру уроки, которых нет в моем колледже.
– Это они настояли, чтобы ребенка отдали на усыновление?
Аманда кивнула.
– Они заявили, что если я его оставлю себе, то они лишат меня наследства. Я бы без этого наследства прожила, но как мне было выкрутиться в тот момент? Я не прокормила бы даже себя, не говоря уж о ребенке, а об образовании вообще нужно было бы забыть. Я бы никогда не выкарабкалась из нищеты и обрекла бы на такую жизнь и своего ребенка. Адвокат, которого они ко мне прислали…
– Кто прислал? Родители?
Аманда кивнула.
– Он все наседал на меня, расписывал, насколько будет лучше малышу, если я отдам его. – Она отхлебнула чай. – В конце концов я прислушалась к его словам – и подписала бумаги.
– А потом адвокат связался с Чейзом и Дезире, и они усыновили ребенка.
Аманда снова кивнула.
– И вот Чейз привозит его сюда. – Стефани вздохнула. – Ну что за путаница, Мэнди! Что же мы будем делать?
– Ничего. Мне нет места в жизни Ники. Впрочем, я ничего иного и не ожидала. – Она взяла фотографию новорожденного малыша и произнесла с мечтательной грустью: – Он чудесный мальчуган, правда ведь?
– Самый лучший, дорогая.
– Я рада, что мне удалось узнать его поближе. Ведь не каждой матери удается увидеть своего ребенка здоровым и счастливым… – Голос у нее дрогнул. – Я постараюсь думать только об этом.
Стефани медленно наклонила голову.
– Аманда… а как же Чейз?
– А что Чейз? – Она произнесла это имя так, словно впервые его услышала.
– Я помню – я говорила, что с твоей стороны неразумно так привязываться к нему, но потом, если честно, сама поверила, что у вас что-то может получиться. Вы казались такими счастливыми, Мэнди, что я подумала… о серьезных чувствах.
Аманда заставила себя рассмеяться. Стефани по крайней мере не знает о прошедшей ночи. Если ей посчастливится, то ни одна душа не догадается о том, какую глупость она совершила.
– Ты в высшей степени романтик, Стеф. Да, конечно, летний флирт вполне мог бы получиться, если бы он не догадался насчет Ники. Но и только, уж поверь мне. – Она осушила свою чашку. – Который час? Мне пора на работу.
– Десятый. Ты уверена, что в силах работать?
– Придется. Спасибо за то, что пришла. Спасибо за заботу.
Стефани хмурилась, словно ей не хотелось уходить, но все же встала.
– Звони в любое время, когда понадоблюсь. И приходи вечером ужинать. Ты не должна оставаться одна.
Аманде удалось выдавить улыбку, но ей было так больно, как будто она пыталась сделать с мускулами лица что-то противное природе.
– Не знаю, смогу ли. Созвонимся попозже, ладно?
Даже стоять под душем было больно: струйки воды впивались, как иголки, в чувствительную кожу. Просто удивительно, думала она, что мысли и чувства способны трансформироваться в физическую боль. Чейз ее и пальцем не тронул, но, даже если бы он избил ее до беспамятства, она не была бы сейчас более разбитой.
Она долго стояла перед раскрытым шкафом, не в силах сообразить, что же надеть. Мозг словно раскололся на две части: одна – та, что отвечала за обычную ежедневную рутину, – была полностью парализована, а другая, эмоциональная часть – та, которую она обезболила бы, если бы только знала как, – эта часть ощущала все с особенной остротой.
В такой ситуации нельзя оставаться одной, сказала Стефани. Другими словами, она опасалась, что Аманда может пойти на любой шаг, чтобы покончить со своим горем.
Но дело-то все в том, что Аманда всегда была одна. Она уже привыкла к одиночеству.
Единственное дитя родителей, которым к моменту ее рождения было уже за сорок, она росла сама по себе – одиноким, мечтательным, впечатлительным ребенком. Не то чтобы родители не заботились о ней, но по неопытности слишком сильно старались уберечь ее от всех опасностей. Другие дети такие распущенные, считала мать Аманды, такие дикие, они способны сбить ее дочь с истинного пути. А потому Аманда практически не принимала участия в развлечениях сверстников.
Родители хотели, чтобы после окончания школы она пошла на курсы секретарш. Эта профессия казалась им подходящей для девушки, по крайней мере до тех пор, пока она не выйдет замуж. Они не понимали нового поколения, а оно далеко ушло от того, что считалось эталоном во времена их юности. Аманда впервые пошла против воли родителей. Два года она проработала в отеле, экономя каждую копейку, а затем уехала учиться в колледж.
Лишь на втором курсе, когда все постепенно устроилось и она наконец убедилась, что сумеет закончить колледж, Аманда открыла для себя радость актерства – и вот тогда-то она и встретила Эрика.
Сейчас, вспоминая с некоторым недоумением, какой она была в юности, Аманда понимала, что случившееся было предопределено судьбой: наивная даже для своего возраста, неопытная девчонка, довольно хорошенькая, она только и ждала, чтобы ее кто-нибудь приласкал. Эрик говорил, что она прекрасна, что она вся светится хрупкой свежестью. И она поверила, что он любит ее так же сильно, как она его.
Как раз в этом родители оказались правы – с ее стороны это была глупость. И все же результатом злосчастной связи стало появление на свет чудесного мальчугана по имени Ники.
Она опустилась в кресло-качалку у себя в спальне и взяла небольшой конверт с прикроватного столика. Осторожно раскрыв его, достала три мягких темных локона. Остальные она отдала Чейзу, но об этих он не узнает.
Она пригладила локон, накрутила его на палец. Ее малыш родился с целой копной волос, темненьких, мягких, кудрявых. Он был таким прелестным ребенком.
Она называла его своим милым, сонным зайчонком. Ему так нравилось, когда его брали на ручки, прижимали к теплому телу. Казалось, он инстинктивно догадывался, что ему недолго суждено быть рядом с мамой, и все льнул к ней и жалобно плакал, когда она клала его в кроватку. Ее ни капельки не удивил рассказ Чейза о первой встрече с малышом. Конечно, Ники должен был сразу зарыться носиком ему в шею.
Ее губы тронула легкая улыбка, когда она подумала, что теперь у нее есть так много новых воспоминаний о Ники. Эти воспоминания помогут ей пережить самое тяжелое время, так же как память о первых трех сутках его жизни поддерживала ее до сих пор.
Она наконец оделась и вернулась в гостиную, чтобы надежно спрятать свои сокровища: фотографию, браслет, моточек шерсти. Только на этот раз она почти торжественно добавила к коллекции крошечный конвертик с локонами. А еще сняла с дверцы холодильника нарисованную фломастерами картинку – ту, где Ники изобразил себя, несчастного, больного, с неправдоподобным количеством оспинок, – и опустила ее на дно сундука. Эти несколько вещиц – все, что осталось ей на память, и она хотела быть уверенной, что они всегда под рукой и в безопасности.
