Айлин Даймонд - Ночной шедевр
Лайза продолжала терпеливо позировать, прижав руку к щеке, точно берегла нечаянный поцелуй, слегка наклонив голову, глядя на Ирвина со странной улыбкой, которую ему еще не доводилось видеть ни у нее, ни тем более у Сандры. Выражения смущения, печали, загадки, радости, надежды, страха, волнения, казалось, сменялись каждую секунду, делая лицо девушки неотразимо притягательным. Хотелось вглядываться и вглядываться, чтобы не пропустить ни одного оттенка в этой общей ауре очарования.
Ирвин начал торопиться, боясь, что не успеет выжать все возможное из благоприятной ситуации. Он испытывал странное захватывающее чувство — что с каждым щелчком затвора он все ближе и ближе приближается к высоте, которую еще ни разу не покорял.
Ирвин упивался могуществом раскрепощенного творца и одновременно радовался за Лайзу. Он был уверен, что теперь она никогда, ни за что не вернется в свою серую скорлупу, не спрячет изумительные глаза за черной непроницаемостью очков. Похоже, Лайза возродилась, как феникс из пепла. И внешняя красота, которую так долго прятали от посторонних взглядов, вернулась в этот мир, чтобы дополнить красоту внутреннюю, чтобы выявить и представить миру во всем сиянии необычайное душевное богатство, величие беспредельной преданности, безграничной доброты.
Ирвин был так взволнован, так возбужден, так взвинчен, что дважды уронил штатив и расколол самый дорогой объектив.
Впрочем, аппаратура давно требовала обновления. Босс все простит, когда увидит шедевр. А шедевр сделан — и Ирвин в этом не сомневался еще до просмотра кадров.
Фотосессия кончилась. Лайза устало опустилась на стул. Ирвин отправился в лабораторию, но по пути взглянул на ассистентку — просто так, не через видоискатель фотоаппарата — и испытал новое потрясение.
Лайза продолжала сидеть неподвижно и отрешенно, словно готовая все начать сначала, если результат не устроит мастера. Но повторения не потребовалось.
Когда Ирвин вернулся, с улыбкой счастья держа в руках снимок, навстречу ему шла ассистентка с мобильником в руке.
— Кажется, получилось, — сказал фотограф. — Показать?
Лайза улыбнулась — неуверенно и боязливо.
Ирвин протянул ей фотографию.
— Да, — тихо произнесла Лайза. — Но я и не сомневалась…
— Что ты хорошо получишься? — весело перебил ее Ирвин.
— Что у тебя получится.
— Ну, как считаешь? Можно это показать боссу?
— Можно. Он тебя ждет. Я уже договорилась. — Перехватив изумленный взгляд Ирвина, Лайза твердо произнесла: — Да, Ирвин. Я была в тебе уверена. Я чувствовала, что получится. Поэтому уже обо всем договорилась. Босс тебя ждет.
— Спасибо… — произнес Ирвин. — Ты была так уверена?
— Да. Я все увидела в твоих глазах.
— И что же ты увидела?
Ирвин осторожно положил бесценный снимок на стол и близко подошел к ассистентке. Лайза в ответ только спокойно улыбнулась. Ирвин наклонился над ней.
Лайза, не сопротивляясь, отдалась силе крепких мужских рук. И ее губы, всегда тесно сжатые, хранившие неведомую тайну, приблизились к его еще робким и несмелым губам так близко, что больше им ничего не оставалось, как слиться в затяжном поцелуе.
Нет ни прошлого, ни будущего. Есть только эта минута, которую надо длить, длить, длить…
— Еще…
И опять — губы к губам, и в ответ не то шепот, не то вздох:
— Еще…
— Я тебя люблю…
— Еще…
— Люблю…
И снова тишина, и бесконечная минута счастья.
Тишина во всем мире. Тишина в себе самом.
Губами осторожно провел по шее. Нервно пульсирует жилка, а вздох почти переходит в стон.
— О, что ты делаешь!.. О, не надо! О, я сейчас умру!
— Не надо умирать… Лучше вот так, да?
— Да… Ну, еще… Ирвин…
— Я тут. Я с тобой. Я тебя люблю.
— Люби меня… Еще…
И опять бесконечное счастье соединяет уста.
— Ты не бросишь меня, Лайза?
— Не надо слов. Целуй меня. Я так давно этого ждала, так давно этого хотела…
— И молчала.
— Ты знаешь почему. Я надеялась, что ты все поймешь сам.
— Я тупой. Мне надо все говорить. Мужчины тупые, ты знаешь?
— Нет.
— Вот теперь знаешь.
— Нет… Ты умница. Ты гений. Я тебя люблю.
— За гениальность? Я счастлив и горд.
— Ирвин… Не будь таким глупым…
— Так я гений или дурак?
Смех, переходящий в поцелуй.
И снова губы скользят к нежной шее, дальше и ниже. А нежные руки осторожно отклоняют натиск, и снова — уста к устам.
— Ну что ты?..
— Погоди… Я так счастлива… Пусть все так и останется.
— Я хочу…
— О, не надо! Не спеши!
Руки упираются все сильнее. И минута, счастливейшая из минут, наконец минует. Как и все счастливые минуты на этом свете.
Оба вздохнули одновременно — и трудно понять, с сожалением или радостью.
Лайза первая вспомнила о неизбежном визите к боссу.
— Тебе пора.
— Только бы ты понравилась боссу…
— Не я, а мой образ.
— Для меня теперь это одно и то же.
— Не преувеличивай.
— Нисколько.
Ирвин снова потянулся к Лайзе, но она остановила его непреклонным жестом.
— А помнишь, ты говорил: с моделью надо работать, а не…
Фотограф лишь хмыкнул в ответ. Он выпрямился, не зная, как вести себя дальше. Мужская гордость советовала не отступать, профессиональная — немедленно мчаться к боссу.
Лайза лукаво наблюдала за ним.
Чтобы избавиться от наваждения, Ирвин взял в руки фотографию, на которой навеки запечатлелись и свет, и радость, и грусть, и тоска невесты, давно потерявшей одного жениха и вот-вот, кажется, обретающей нового.
Да, это было то, чего так упорно добивался фотохудожник. Это был шедевр.
— Торопись, Ирвин, — сказала Лайза, протягивая ему прозрачную папку. — Торопись.
Он осторожно упаковал бесценный снимок. Взглянул на ассистентку.
— Может, поедем вместе?
Лайза засмеялась.
— Боишься?
— Нет, — усмехнулся Ирвин. — Но волнуюсь.
— Соберись. Да, тебя ждет суровый мужской разговор, а женщинам в таких случаях лучше не присутствовать.
Лайза ласково коснулась губами щеки Ирвина — точь-в-точь как он чмокнул ее во время съемки.
— Будь уверен в себе!
— О'кей.
Открывая дверь, Ирвин спохватился:
— А ты никуда не денешься?
— Я дождусь тебя, — уверенно пообещала Лайза. — Все будет хорошо.
— Буду надеяться, — сказал Ирвин — то ли про исход встречи с боссом, то ли про что-то сугубо личное и не менее важное, чем созданный шедевр. — Буду надеяться…
20
По дороге Ирвин спохватился, что забыл позвонить секретарше, предупредить о своем позднем явлении. Слова Лайзы, конечно, могли служить подтверждением, но все же, поднимаясь в лифте с прижатой к груди папкой, возможно, хранившей чудесное будущее, он чувствовал, как что-то ноет и холодит где-то в груди — не то от быстрого подъема, не то от предвкушения встречи с боссом.
