Мелани Рокс - Принцесса гламура
– Каких объяснений, или точнее признаний, ты от меня ждешь? – спросил Джозеф с невозмутимым видом.
– Это твоих рук дело?
– Кто тебе это сказал? Большего абсурда я в своей жизни не слышал.
– Папа, лучше скажи правду. Потому что… – Бенедикт сглотнула подступивший к горлу комок и продолжила: – Потому что если я узнаю правду от кого-нибудь другого, то никогда – слышишь? – никогда тебе не прощу.
Повисла напряженная пауза. В тишине, казалось, было слышно тревожное перестукивание двух сердец: отца и дочери.
Наконец Джозеф Вернон вздохнул и произнес:
– Да, это я попросил Филдинга сделать материал о твоих злоключениях в Бразилии.
– Папа! – воскликнула Бенедикт таким тоном, словно до последнего надеялась услышать отрицание.
– Но я сделал это ради тебя, милая.
– Как ты мог… боже, папа, зачем ты причинил мне такую боль?
– Потому что я сразу понял, что Ник Фриман тебе не пара. А ты увлекалась им все больше и больше, будто находя удовольствие в унижении.
– Любовь – это не унижение!
– Да, сама по себе любовь прекрасна, спору нет. Я понимаю, тебя влекло к человеку не твоего круга. Ник совсем не похож на тебя. Говорят, противоположности притягиваются. Но, поверь мне, дорогая, это только на первых порах. Потом, когда они узнают друг друга, то понимают, что не могут быть вместе.
– Не тебе решать! – запальчиво возразила Бенедикт.
– Я хотел оградить тебя от излишних страданий. Лучше было сразу покончить с этой историей, чем пытаться выходить мертворожденного ребенка. Ваша любовь была обречена.
– Как ты можешь такое говорить?! Ты ведь сам сказал, что Ник – достойный человек.
– Для своего уровня – да. Пусть найдет себе достойную женщину… одного с ним круга. – Джозеф говорил таким безразличным голосом, словно речь шла о героях кинофильма. Даже о своих сделках он обычно сообщал с большим чувством.
– Я обвинила Ника, а ты смолчал. Я обидела ни в чем не повинного человека!
– Уверяю тебя, Ник это как-нибудь переживет.
– А я? Ты подумал обо мне?
– Я только о тебе и думал, милая. Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня за то, что я спас тебя от непоправимой ошибки.
– Ты называешь ошибкой брак, заключенный с любимым человеком?
– Бенедикт, пора снять розовые очки и взглянуть на мир трезво. Ты богата и знаменита. Тебе открыты все дороги. Ты можешь выбрать себе любого мужчину. А что собой представляет Ник Фриман? Бедный художник, обреченный на вечные скитания по земле. Неужели тебе хочется такой жизни? Подумай о своем будущем. О детях, наконец!
– Так, как ты о них думаешь? Что дети – это послушные марионетки и верные, бескорыстные помощники в бизнесе? – с сарказмом спросила Бенедикт.
– Ты не имеешь права так говорить! Я люблю тебя больше всего на свете. Ты моя плоть и кровь.
– Но не твоя собственность. У меня своя жизнь, и я вольна решать, с кем и как ее прожить. – Бенедикт направилась к двери.
– Собралась к нему? – со злостью спросил Джозеф.
Впервые в жизни отец разговаривал с ней в таком тоне. Бенедикт на мгновение замерла, но затем набралась решимости и открыла дверь.
– Да. Я должна попросить у него прощения.
– Не смей унижаться перед этим человеком! – приказал Джозеф, но Бенедикт больше не желала исполнять его волю.
Никогда еще она не была так тверда в своем решении. Она чувствовала в себе не просто желание, а жизненную потребность встать перед Ником на колени и вымолить у него прощение. За поступок отца и за то, что не поверила ему. Боже, как она могла усомниться в честности любимого? Неужели ее любовь настолько хрупка, что не выдерживает малейшего толчка судьбы?
Простит ли ее Ник? Хватит ли ему великодушия и любви, чтобы принять ее?
– Прощай, папа. Надеюсь, ты больше не станешь лезть в мою жизнь со своими «благими намерениями».
– Что ты имеешь в виду? – Голос Джозефа дрогнул.
– Завтра же я соберу свои вещи и уеду.
– Куда?
– Пока не знаю. – Бенедикт пожала плечами и с безразличным видом посмотрела в окно. – Но больше я не стану спрашивать у тебя совета.
– Бенедикт!!! – крикнул ей вслед отец, но она ушла, так и не обернувшись.
Бенедикт предстояло важное дело, от исхода которого зависела вся ее жизнь.
Ник невольно чертыхнулся, когда в дверь позвонили. Он только что зашел в домашнюю лабораторию, чтобы проявить отснятые за вчерашний день пленки, а тут принесло незваных гостей.
Он никого не ждал, а потому шел к двери, настроившись отшить очередного распространителя какого-нибудь дешевого барахла. До чего же эти агенты, менеджеры, консультанты и коммивояжеры его достали! Неужели они всерьез полагают, что их никчемная продукция кому-то нужна? Или им нравится дурить людям головы, убеждая их в том, что они будут во сто крат счастливее, приобретя чудо-веник или новомодный фен?
– Кто там? – спросил он из-за двери.
– Это я, – ответила гостья, а чуть позже добавила: – Бенедикт.
В этом не было необходимости. Ник с первого звука голоса угадал, кто стоит за дверью. Вот только каким чудом Бенедикт оказалась на пороге его квартиры, оставалось только гадать.
Он отворил дверь.
– Привет. Ты занят? – робко спросила Бенедикт, не решаясь переступить порог.
– Немного, – покривил душой Ник.
– Я… я могу зайти позже, – растерялась она.
– Ни в коем случае. Заходи. – Ник отступил в сторону, дав Бенедикт возможность пройти внутрь.
– Надо же, только сейчас осознала, что соскучилась не только по тебе, но и по твоему жилищу, – сказала Бенедикт, оглядываясь по сторонам и не зная, как приступить к важному разговору. – Ты неважно выглядишь. Плохо спал? Все работаешь? – Она понимала, что несет чепуху, но слова сами собой слетали с ее языка.
Боже, почему она говорит совсем не то, что нужно?! А Ник тоже хорош. Стоит перед ней с таким удивленно-растерянным видом, словно она только что вышла из пены морской.
– Бенедикт, ты… ты что-то забыла у меня?
Ник тоже мысленно ругал себя за бестолковость. Он тысячу раз представлял их встречу, готовил речи, пылкие признания в любви… Такие, услышав которые, Бенедикт никогда не сможет уйти. Почему же сейчас он стоит перед ней как истукан?
– Ник…
– Бенедикт…
Они одновременно подались навстречу друг другу.
Еще мгновение – и они заключили бы друг друга в объятия, но какой-то невидимый барьер помешал им сделать это. Так они и замерли в шаге друг от друга.
Бенедикт опустила глаза и наконец сказала:
– Ник, простишь ли ты меня когда-нибудь?
– За что? – глухо спросил он.
Он видел, что Бенедикт трудно, но не смел мешать ее «взрослению». Возможно, ей впервые приходилось не только признавать свои ошибки, но и молить об их прощении.
