Долли Грей - Песчаный Лотос
— Мне жаль. С самого начала наши отношения были обречены. Настоящая любовь не может вырасти на лжи и притворстве.
Окончив, Лаванда повернулась в сторону дороги, собираясь поймать попутную машину, но Николас остановил ее.
— Как я должен понимать твои слова? Значит ли, что это не твое сердце говорило устами Песчаного Лотоса? — Николас покачал головой. — Нет, глаза, которые смотрели на меня с любовью, — это были твои глаза, Лаванда. Руки, которые обнимали меня, — это были твои руки. Губы, которые щедро дарили самые сладкие на свете поцелуи, — это были твои губы… Неужели они лгали мне, скажи?
Все время, пока он говорил, Лаванда стояла к нему спиной, и лишь по вздрагивающим от каждого слова плечам Николас мог догадываться, что его слова находят у нее отклик.
— Ради бога, Лаванда, если в твоем сердце еще теплится какое-то чувство ко мне, ответь. Ты любишь меня?
Лаванда обернулась, и в свете нарождающейся луны он увидел, как сверкают в ее глазах слезы. Словно драгоценные бриллианты, они скатывались по щекам молодой женщины, и не было для Николаса ничего дороже их.
— Да, да, да… Тысячу раз «да»! — сквозь рвущиеся из груди рыдания произнесла Лаванда. — Я хотела бы солгать, чтобы ты исчез из моей жизни навсегда, но это не в моих силах… Я не могу не думать о тебе, Николас, потому что ты присутствуешь во всем, что окружает меня. Свет звезд напоминает мне яркость твоих глаз, ветер — твое дыхание… Весь мир наполнен бесчисленным множеством тебя, и я мечтаю раствориться в нем без остатка.
— Любимая, — прошептал Николас, подходя к ней и заключая в ладони ее лицо. — Позволь осушить твои слезы поцелуями. Они не должны омрачать прекрасный свет этих глаз.
— Николас, мне кажется, что я сплю. — Лаванда коснулась губами его пальцев. — Еще несколько часов назад моя жизнь была безрадостной и унылой, а сейчас я слышу, как музыка звучит в моем сердце…
— Тогда давай пожелаем, чтобы этот сон никогда не оканчивался, — с нежной улыбкой произнес Николас, и Лаванда спрятала лицо у него на груди…
— Не забудь: ты должен исчезнуть до того, как рассветет, — устремив взгляд на Николаса, напомнила молодая женщина.
Она лежала в постели, согреваемая теплом его тела. За окном спальни мерцали мириады звезд, стрелки на часах отсчитывали время, которое влюбленные могли провести вместе.
— Ты боишься, что сэр Роберт ужаснется, увидев, как я выхожу к завтраку из твоей комнаты? — с легким смешком поинтересовался Николас.
Лаванда тут же представила нарисованную им сцену и тоже хихикнула.
— Дядя Берт? Вовсе нет. Уверена, что он даже подмигнул бы тебе в знак мужской солидарности, а вот Хидэмаро…
— Тот слуга-японец, который всегда с важным видом докладывает о приходе гостей?
— Именно. Он очень горд тем, что служит такому достойному джентльмену, как дядя Роберт, и считает меня женщиной, заслуживающей не меньшего почитания.
— Вот как? То есть ты хочешь сказать, что он не знает о твоей привычке приглашать к себе на ночь мужчин? — Николас изобразил удивление, еле сдерживая смех. — Поражаюсь, как при такой ненасытности в любви, какую ты мне продемонстрировала, он еще не застукал тебя с поличным.
— Тише! «Нью Отани», конечно, первоклассный отель, но у меня есть подозрение, что его стены не столь толстые, какими кажутся.
— Ты всегда сможешь сослаться на работающий телевизор, — сказал Николас, пояснив с самым невинным видом: — Что удивительного, если молодая одинокая женщина смотрит по ночам эротический канал?
— Вижу, тебе так и хочется, чтобы моя репутация оказалась безнадежно подмоченной, — деланно возмутилась Лаванда, которую явно забавляла словесная перепалка с возлюбленным.
— Естественно, — подтвердил Николас, даже и не пытаясь оправдаться. Отбросив скрывающую его тело простыню, он потянулся к лежащей рядом Лаванде, заключил ее в объятия и объяснил: — В этом случае я буду единственным, кто согласится взять тебя в жены.
— Николас Ридли! — забыв о всякой осторожности, вскричала Лаванда. — Ты делаешь мне предложение?!
— Почему бы и нет? — Он покровительственным жестом похлопал ее по обнаженным ягодицам. — Надо воспользоваться случаем. Через пару лет мне стукнет сорок и вряд ли представится возможность подцепить такую молоденькую цыпочку, как ты. Должен ведь я обеспечить себе достойную старость.
— Ты просто расчетливое чудовище! — Лаванда со смехом попыталась вырваться из его рук, но безуспешно.
— Скорее, безумно влюбленное в тебя чудовище, — поправил ее Николас, подтверждая свои слова звонким поцелуем.
— Мое чудовище… — ласково прошептала Лаванда, и многообещающая улыбка украсила ее лицо.
Николас перекатился, внезапно оказавшись сверху. Опираясь на руки, он навис над возлюбленной, словно гепард над добычей.
Его глаза приобрели темный цвет океанской воды, скрывающей в своих глубинах великое множество тайн. Лаванда смотрела и чувствовала, как их чарующая красота увлекает ее в иной мир. Она открыла ему сердце, и счастье хлынуло в него бурным потоком, принося с собой неземное блаженство.
— Люби меня, Николас, — призывно зашептали губы Лаванды, и тело подалось навстречу возлюбленному, выгибаясь в желании принять его мужскую мощь в свое лоно.
Николас внял этой мольбе и с гортанным вскриком вошел в нее, познавая все ее секреты. Обнимая ногами его узкие бедра, она направляла движения любимого. В какой-то момент ей удалось ускользнуть из-под власти Николаса и, опрокинув на спину, оседлать его, как наезднице-амазонке разгоряченного быстрым бегом жеребца.
Оказавшийся в плену ее прекрасных ног, Николас протянул ладони и обхватил напрягшиеся холмики женской груди, одаряя их искушенными ласками.
Серебристая испарина покрыла их тела, переливаясь в лунном свете подобно чешуе мифических существ.
Достигнув пика страсти, утолив жажду наслаждений, они погрузились в сладкий сон, сплетенные в единое целое…
Солнечный луч бесцеремонно остановился на лице Лаванды, заявляя о наступлении нового дня. Она потянулась и открыла глаза. Рядом спал Николас. Его грудь равномерно вздымалась, губы были приоткрыты, и Лаванда ощутила, как в ней пробуждается желание поцеловать спящего возлюбленного.
Она потянулась к нему, чтобы привести задуманное в исполнение, когда ее взгляд ненароком упал на циферблат настенных часов.
— Десять часов?! — Панический вскрик Лаванды огласил погруженную в утреннюю тишину спальню, и Николас, пробормотав что-то нечленораздельное, накрыл голову подушкой.
Лаванда тут же сорвала ее и отбросила в сторону, принявшись безжалостно трясти его за плечи.
