Марта Поллок - Остров везения
Говоря это, она пятилась от него, останавливаясь на каждом шагу.
– Это уж предоставь мне, – успокоил ее Густав. – В крайнем случае, закажем что-нибудь по телефону.
Дядя Мартин! Вот в чем дело! С ним что-то случилось. Ясно теперь, почему Густав так настойчиво добивался с ней встречи. Ясно, почему смотрит на нее такими кроткими глазами, замкнувшими все цепи в ее мозгу. Он хочет сообщить ей об этом как можно осторожнее.
– Густав Бервальд! – завопила она. – Отвечай немедленно: что с моим дядей?
– А что с ним должно быть? – искренне удивился Густав. – По-моему, с ним все в полном порядке. Шлет тебе привет.
– Это правда?
– Такая же правда, как и то, что ты сейчас споткнешься о порог кухни.
Маргрит испуганно оглянулась. И от этого резкого движения у нее потемнело в глазах. Очнулась она, сидя за столом. Перед ней стояла чашка с дымящимся кофе, а на тарелке лежали многослойные бутерброды, именуемые в скандинавских странах королями кухни. Склонившийся над ней Густав участливо заглядывал в глаза молодой женщины.
– Откуда… откуда все это взялось? – растерянно спросила Маргрит.
– Из твоего якобы пустого холодильника.
Плюс, конечно, мое кулинарное мастерство, – не без гордости сказал Густав. – А теперь ешь.
По-моему, тебе это не повредит.
Молодая женщина не стала спорить, отпила из чашки, откусила от бутерброда и блаженно закатила глаза. Впервые за последние недели она ощутила вкус того, что ест и пьет.
– Выходит, ты умеешь готовить, – заметила она с набитым ртом. – Да тебе цены нет!
– Что верно, то верно, – ответил Густав, нимало не смутившись, и добавил:
– Полин может уморить своей едой, так что я освоил азы кулинарии в целях самосохранения.
– Зачем же ты ее держишь? – Маргрит взяла еще один бутерброд, наслаждаясь и импровизированным ужином, и теплой атмосферой, в которой неожиданно чувствовала себя совершенно раскованно.
– Она работала еще у моих деда с бабкой, а когда они умерли, осталась при доме. Мы с Дори поначалу не жили на ферме, а дом нельзя было оставлять пустым. Она его любит, хоть и терпеть не может готовить. И так было всегда…
Одной чашки кофе Маргрит оказалось мало.
И Густав налил ей еще.
– А почему вы с Дори не захотели жить на ферме?
Молодая женщина решила не церемониться. Слишком многое зависело от этого их разговора. Если вопрос его обидит, он может и не отвечать. Но Густав ответил:
– Дори… Ну, скажем так, Дори думала, что знает, чего хочет. А когда добилась своего, поняла, что это не то, о чем она мечтала.
Маргрит молча ждала продолжения. Она не решалась даже думать о том, к чему могут привести ее отношения с Густавом Бервальдом, но, кажется, пошла бы на все, лишь бы он был рядом. В его прошлом и настоящем были и есть другие женщины – сомневаться в этом не приходилось, – но пусть они подождут, пока она разберется, что к чему.
– До нашей свадьбы Дори притворялась, что обожает ловить рыбу, ездить верхом и любоваться первозданной природой. «Первозданной» – это ее словечко, – добавил он без намека на сожаление. – А после свадьбы всякий раз, как мне хотелось помахать часок-другой удилищем, проехаться по тропке вдоль реки или просто отдохнуть на озере, ей непременно нужно было завивать свои проклятые волосы.
Стоило нам тронуться с места, как она начинала ерзать и спрашивать, вовремя ли мы вернемся и успеет ли она вымыть шампунем свои драгоценные волосы. Дай ей волю, она возилась бы со своими волосами столько, что за это время можно было бы урегулировать ближневосточный кризис!
Маргрит сочувственно улыбнулась. Ее уход за волосами ограничивался мытьем под душем, сушкой феном и стрижкой раз в месяц. Зато ее пунктиком были зубы. Чистить их щеткой и ниткой она могла бесконечно.
– Это, конечно, мелочь, но, видимо, тысячи таких мелочей и вбили между нами клин.
Мой дом на ферме как постоянное место жительства ее не устраивал. Все ее приятельницы соревновались, кто сумеет вложить в свое жилище больше средств, и ей хотелось включиться в эту игру. Это, я думаю, и привело в итоге к разрыву. Мы оба были молоды. Однако за ярким оперением птенца не разглядишь, в кого он вырастет. Я отдал ей дом на побережье, она его тут же продала и теперь живет, кажется, где-то недалеко от Стокгольма.
– А я ничего этого не знала, – пробормотала Маргрит. У нее вдруг похолодело в груди.
Сейчас она задаст еще один вопрос и откроется правда. – Густав… а что ты здесь делаешь? – И замерла, затаив дыхание.
Возможно, ее ждет будущее, в котором не будет ни Александра, ни Густава Бервальда.
Нет, она по-прежнему хотела работать с Болиндманом, если, конечно, он ей позволит после того, как окончательно убедится в ее нежелании становиться его женой. Что же касается Густава, то не останется ли он в ее памяти всего лишь детской влюбленностью, которая давно осталась позади, отголоском счастливого, беззаботного прошлого? Да он пробудил ее телесно, сознательно и умело добился того, что она почувствовала себя настоящей женщиной. Но чего он хочет от нее дальше? Или чего не хочет…
– Ну что ж, – начал Густав, глядя ей в глаза, – могу признаться, почему я здесь. Увидев тебя в аэропорту, я решил дать тебе месяц на размышления, а потом приехать за тобой. Не мог же я, черт подери, оставить тебя этому Болиндману!
– Почему? – прошептала Маргрит.
– Как это почему? – с искренним недоумением поднял брови Густав. – Он прекрасно разбирается в драгоценных побрякушках и во всяких картинках, но ничего не смыслит в женщинах. Я не мог допустить, чтобы такое сокровище, как ты, оказалось в руках профана!
Маргрит с трудом верила тому, что он говорит. Она была готова открыть ему свое сердце, предложить себя в любом качестве, смотря, что ему нужно. А тут…
– Густав… ты не мог бы налить мне еще кофе… – услышала Маргрит словно со стороны свой голос. Но это было совсем не то, что она собиралась сказать.
– Послушай, женщина, – чуть не взревел Густав, – ты что, не слышала ни одного моего слова? Чего я, по-твоему, хочу от тебя? Твоего несравненного тела? Да, черт побери, его! Твою упрямую башку? Да, и она будет моей!
– Перестань на меня кричать. Если ты так начинаешь меня обольщать, то можешь…
– Когда я начну тебя обольщать, ты поймешь это сразу! – перебил ее Густав. – Так что, будь добра, помолчи и дай мне произнести эту проклятую речь! Я ее репетировал все время, пока летел сюда в среду утром!
Она откинулась на спинку стула, положила руки на стол и с видом прилежной ученицы приготовилась его слушать. Но в ее глазах и в ее сердце уже засиял свет любви.
– Я готов был продать ферму, переехать в город и устроиться в адвокатскую контору, если бы знал, что это позволит мне добиться тебя. – Тут глаза Густава лукаво заискрились. – Но, если честно, я надеялся, что ты оценишь мою готовность к такому благородному жесту и не станешь требовать проверки.
