Сандра Мэй - Дети любви
Репортеры сбивались с ног, со всех сторон щелкая вспышками фотокамер. Кто-то свистел, кто-то вопил, и где-то в гуще толпы, как всегда, чувствовала себя, как рыба в воде, Рози Каллаган, ведущая одного из самых рейтинговых ток-шоу последнего сезона.
Чико Пирелли почти не слышал шума. Он смотрел только на одну женщину – ту, которая стояла рядом с ним. Карие глаза женщины блестели, умопомрачительная фигура профессиональной танцовщицы заставляла фотокорреспондентов совершать трюки повышенной опасности… Напрасный труд! Маргарет Пирелли смотрела только на своего мужа.
На его смуглое лицо – лицо кондотьера-завоевателя. На жесткие кольца вороной шевелюры, обильно припорошенные снегом седины на висках. На жестокий и чувственный рот, на широкие плечи, на всю его мощную, уверенную фигуру. Смотрела – и умирала от любви, как и восемь лет назад, когда он впервые сказал ей слова, которые сейчас горели в его черных огненных глазах…
– …Она прошла за своим Чико Пирелли все круги чистилища, которые этот мощный и отважный человек сам предназначил для себя. Она ждала его из тюрьмы, куда Чико Пирелли отправился добровольно, чтобы искупить все свои грехи перед законом и с чистой совестью выйти к нам, своим согражданам, и сказать: я сделал то, что должен, а вот теперь я сделаю то, что хочу…
Мэг не плакала. Она научилась сдерживать свои эмоции, потому что не хотела расстраивать своего Чико. Ведь только она знала, что под внешностью матерого мачо, властного и уверенного в себе вожака, скрывается неразговорчивый, угрюмый парнишка, с самого детства умевший встать и заслонить собой друга. И поэтому Мэг не плакала ни разу. Ни на суде, ни на коротких свиданиях в общей комнате во время первого года заключения, ни дома, в своей одинокой комнате, после этих свиданий, ни на венчании в крошечной тюремной церкви, после того как Дик добился разрешения у губернатора штата…
А на второй год им с Чико разрешили комнату для личных свиданий. Раз в полгода.
Целоваться они тогда начали еще на пороге – жадно, бурно, бесстыдно. Конвоиры, как ни странно, проявили такт и ушли тихо и незаметно, впрочем, даже бей они в барабаны и распевай веселые песни, Мэг Пирелли ничегошеньки не заметила бы. И Чико Бешеный, Чико Пирелли, ее единственный и неповторимый мужчина, тоже.
Он любил ее так нежно, так бережно, так неторопливо, что в наивысший миг блаженства, когда звездный дождь проступил прямо на обшарпанном потолке комнатки для свиданий, отразившем эхо ее счастливого крика, Мэгги наконец расплакалась.
Она плакала и чувствовала, как стремительно спадает тяжесть, давившая на ее сердце все это время, как наполняется радостью душа, как новой силой и новой страстью наливается тело, истосковавшееся по любви одного-единственного мужчины на свете…
И тогда Чико Пирелли, целуя ее соленые от слез и улыбающиеся губы, прошептал:
– Не плачь. Я больше не разрешу тебе плакать. Никогда! Это я сказал!
И, разумеется, сдержал слово.
– …Думаете, легко было этим двоим четыре года подряд довольствоваться двумя свиданиями в год? Однако ж плоды этих свиданий помогли им пережить разлуку! Дамы и господа, встречайте: Андреа, Элинор и Рикардо Пирелли!..
Шестилетний Андреа сделал шажок вперед, потом вбок – и заслонил собой изрядно перепуганную скоплением народа золотоволосую и черноглазую девочку четырех лет. Сестренка с облегчением вцепилась в мускулистую смуглую ручонку брата, явно перестав бояться. Андреа увидел, что дядька с большущей трубкой в руках подбирается все ближе… Он засопел и оглянулся – всего разочек, чтобы просто проверить, есть ли кто сзади…
Из-за папиной ноги вынырнула точная копия Андреа – такой же смуглый, кряжистый пацаненок с суровым взглядом черных глазенок. Андреа приободрился, и братья встали перед малышкой Элинор живым щитом, бессознательно одинаковым движением выдвинув вперед левую ногу – так удобнее атаковать противника при внезапном нападении…
– …Многие удивятся и спросят меня: старушка Рози, а где же твоя вторая лучшая подружка, Морин Манкузо? И совершат этим большую бестактность, потому что наша Морин сейчас не на симпозиуме, не на заседании своей кафедры германской литературы, а там, где ей, судя по всему, больше всего нравится бывать, а именно – в роддоме!..
Дик с восторгом и нежностью смотрел на измученное личико Морин. Она ответила ему слабой, но счастливой улыбкой и тихо спросила:
– Неужели… опять?
Дик зажмурился и отчаянно замотал головой. Морин вздохнула с явным облегчением.
– Слава богу!
– А-ха…
– …А то мне уже неудобно перед врачами – как ни приеду сюда, все двойняшки да двойняшки!..
– А-ха… и так три раза…
– …Семь детей – это вполне пристойно, даже сказочно немного… Семь гномов, семь принцев, потом эти… семь волшебных поросят…
Дик расслабленно кивал и гладил ее по голове, а потом нежно пропел:
– А-ха! Только не семь, любовь моя…
– Что? Дик, я не понимаю…
– Не семь. Девять, Мори. На этот раз ты родила тройню…
