Ширли Кинг - Близкая и далекая
Застыв, они стояли, глядя вниз. Бланш – страстно желая, чтобы этот эпизод прокрутился назад, оказался ночным кошмаром, чем угодно, но только бы осколки вновь соединились в единое целое. Но чаша была безнадежно и навсегда разбита вдребезги.
– Ну, теперь...– когда Рой заговорил, она подняла на него влажные глаза, полные горя и мольбы, но его взгляд выражал только холод и гнев,– теперь, я уверен, ты чувствуешь себя гораздо лучше.
10
Бланш стояла рядом с плитой, напряженно ожидая, когда закипит вода, и оглянулась, услышав шаги Роя. Он зашел на кухню с кипой газет, молча проследовал к ящику для мусора и раздраженно швырнул их туда. Он не хочет говорить с ней! Ну еще бы, это можно понять после вчерашнего происшествия.
– Рой, я не могу выразить, как мне жаль...
– Тебе не стоит об этом беспокоиться. Это не так уж важно.
Он сбросил пиджак, как только они поднялись наверх, и сейчас закатанные рукава рубашки открывали сильные предплечья, покрытые темными волосами.
– Нет, это очень важно! Тогда внизу, у двери, ты сказал... подразумевал, по крайней мере, что я нарочно...
Его уравновешенность почему-то заставляла ее чувствовать себя еще хуже. Бланш понимала, что столь трудно дающееся ей самообладание находится под угрозой срыва.
– Если это и было нарочно, то, уверен, лишь на подсознательном уровне.
– Да нет же! – Бланш была в отчаянии от того, что он не хочет ее понять.– Я бы никогда не сделала этого ни сознательно, ни подсознательно! Я была так горда за тебя там, на церемонии! Ты заслужил эту награду, и я...
– Я же сказал, не беспокойся. Я знаю, где покупаются такие вещи. Они не столь дороги, и я легко смогу заказать другую, если почувствую, что не могу жить без нее. Ты приготовишь кофе?
Бланш машинально взяла кофейник, но продолжала говорить – уже как будто одной себе:
– Я была так горда. Не только из-за награды: Джек еще рассказал мне о несчастном случае, который произошел с ним, и как ты спас его...
– Джек не имел права! – Впервые он проявил свое раздражение.– Он обещал мне, что не станет трезвонить об этом!
– О нет, не Джек! – Мгновенно сообразив, что проболталась, Бланш постаралась исправить положение.– Прошу прощения, я оговорилась. Это Кэрол... Она сказала, что вовсе не обязана хранить это в секрете...
Это почти то же самое. Ну, да женщины никогда не умеют держать язык за зубами. А она не сказала тебе...– его голос наполнился сарказмом,– о моей сломанной руке? Или о вывихнутом плече?
– Нет...– Бланш ничего не понимала.– Нет, об этом она ничего не сказала. А разве...
– Никакой сломанной руки не было,– объяснил Рой с обидной терпеливостью и очень устало.– Я только хочу сказать, что такие вещи обычно излишне драматизируются. То, что я сделал для Джека, несомненно, сделал бы и он для меня или для кого-нибудь еще. В этом не было ничего геройского и суперменского. Кроме того, что я мог еще придумать? Не бросать же его умирать в снегу!
Судорога внезапной боли на его лице напомнила ей о том, что его родители погибли в очень похожей ситуации. И она вдруг сама ощутила укол неожиданной боли за него.
– Нет,– наконец ответила Бланш, очень спокойно произнося слова.– Я бы никогда не подумала, что ты мог бы уйти и оставить его одного.
– Так.– Рой пожал плечами и глубоко вздохнул.– Ты собиралась говорить именно об этом?
– Нет, нет! – Бланш сама не могла понять, почему разговор соскользнул на эту тему: им ведь нужно сказать друг другу так много и совсем о другом.
Ей казалось, что, если они не поговорят сейчас, не выяснят все до конца, другого столь подходящего случая не представится. Поэтому она поспешила перевести разговор на более насущную проблему.
– Я бы непременно хотела возместить утрату хрустальной чаши. Поэтому, пожалуйста, скажи мне, Рой, где я могу купить другую точно такую же.
– Я же сказал, забудь о ней. Эта тема интересует меня не больше предыдущей.– Он отрубал слова, как будто с трудом сдерживал свое раздражение.– Но так как ты, похоже, закусила удила и требуешь какого-то серьезного разговора,– что ж, я готов, хотя и не очень представляю, что могу тебе сказать.
– Я просто думаю, что глупо постоянно откладывать это.– Она даже не подозревала, насколько близка к слезам, пока не услышала дрожь в своем голосе.– С тех самых пор, как мы поженились, мы планируем обсудить некоторые важные вопросы...
– Ты права, просто неразумно откладывать все это только из-за того, что у меня сейчас совсем неподходящее настроение.
– В конце концов это было твое предложение! Ты заговорил об этом, еще когда мы были в Провансе!
Бланш не могла понять, почему она все время оказывается в положении обороняющейся.
– Конечно, так оно и было. Но многое изменилось с тех пор, или ты не согласна? Тогда – может быть, это солнце так влияло? – было гораздо легче с оптимизмом смотреть в будущее, чем сейчас.
– Ты так думаешь?– Из-за сдерживаемых слез ее голос прозвучал неожиданно низко.
– Да, именно так я думаю.– Он вздохнул.– Все настолько перепуталось, но я готов взять на себя большую часть вины. Я виноват в том, что воспользовался преимуществами ситуации и толкнул тебя к браку против твоих собственных желаний. Ты тогда была просто неспособна принять правильное решение. Я сыграл на твоем чувстве раненой гордости, думая, что смогу... Неважно. Тот вечер был чрезвычайно эмоционально насыщенным, особенно для тебя. Да и я действовал импульсивно, когда предложил тебе брак.
Когда смысл его слов дошел до Бланш, ее настроение упало до самой нижней отметки. Ведь люди всегда сожалеют об импульсивных поступках, значит, и он жалеет о том, что женился на ней...
– Я полностью запутал нашу жизнь. Все, что я могу сделать сейчас,– это попытаться спасти то, что еще может быть спасено. Нужно вернуть все в то положение, которое было до меня. Я обещаю, что соглашусь со всем, что ты захочешь. Я сделаю – насколько смогу – все это как можно более легким для тебя.– Рой вздохнул так безысходно, что ей захотелось броситься к нему, обнять, утешить... Но прежде, чем она смогла это сделать, он шагнул к двери.– Дай мне одну минуту, хорошо? Я хочу вымыть руки, и потом мы встретимся в гостиной. Не принимать же такие решения на кухне!
Когда он ушел, Бланш осталась на месте, слепо глядя в пространство. Если до этого она думала, что познала горе, то теперь ей стало ясно, как она глубоко ошибалась. Настоящее горе она ощутила только сейчас – такая боль в сердце, что она невольно прижала руку к груди. Все тело ныло: горло, глаза, голова, но центр страданий находился в груди, острый и мучительный, как от удара ножом.
