Джейн Донелли - В плену грез
Все окна были целы, и, поворачивая ключ в замке, она подумала, а вдруг он вернулся. «Вдруг я толкну дверь и увижу Адама, стоящего посредине комнаты?» От этой мысли руки у нее стали словно ватные, и она с трудом повернула ключ и толкнула дверь. Однако комната была пустой, ее шарфик по-прежнему лежал на столе. Каффа издал жалобный вой, и она, схватив его за загривок, проговорила:
— Он уехал, Каффа. Он навсегда уехал.
В доме снова отдавало затхлостью. На стенах был заметен влажный блеск, было холодно и неуютно. Не зная зачем, она развела огонь. Это было не только бессмысленное, но и вредное занятие: от тепла коврики и занавески быстрее заплесневеют и испортятся. Хотя кому они теперь были нужны?
Они пробыли в домике около часа, и Каффа неоднократно навострял уши и начинал скрестись в дверь, просясь наружу. Но оказываясь каждый раз на улице, он понимал, что звуки принадлежали не тому, кого он ожидал увидеть, и возвращался назад, прижав хвост и опустив уши.
Однажды вечером она поехала в джаз-клуб. В этот вечер она была полностью предоставлена самой себе. Дядя Грэй был у кого-то в гостях, и она собиралась предаться безделью, сидя у горящего камина. Но ей не удавалось расслабиться: ее охватило чувство непорочного беспокойства. Тогда она села в машину, собираясь либо посмотреть какой-нибудь фильм, либо проведать кого-либо из друзей, но вдруг вспомнила о джаз-клубе. О Никки и его трубе. Ей захотелось снова послушать его, а почему бы и нет?
Там все оставалось по-прежнему. Да и что могло измениться за тот короткий срок, когда она была здесь в последний раз, менее четырех месяцев назад. Тем не менее она ожидала и здесь каких-то перемен. Ведь все остальное изменилось.
Сегодня в программе были народные песни в исполнении бородатого, но очень молодого парня. Он гнусавым голосом пел песни протеста, а Либби ела свои спагетти и хотела, чтобы он поскорее закончил свое пение. Она спросила официантку, будет ли сегодня выступать Никки, и девушка ответила:
— Обязательно. Он выступает каждый вечер. У него серебряная труба, не правда ли?
Публика вяло похлопала исполнителю народных песен, затем несколько пар вышли танцевать под музыку квартета, который играл популярные мелодии. И вот на сцену вышел Никки, танцоры моментально расселись по своим местам, и в зале наступила мертвая тишина. Либби сидела закрыв глаза, полностью отдавшись во власть музыки. Иногда звуки были такими пронизывающими, что причиняли боль. Но в следующее мгновение они нисходили до шепота, напоминая дуновение ветра над холмами. Эта музыка, несомненно, была пронизана таким чувством полнейшего одиночества, что, когда она затихла, было приятно услышать аплодисменты, хотя бы для того, чтобы убедиться, что вокруг тебя находятся люди.
Никки увидел ее, проходя мимо ее столика, когда все еще продолжали хлопать, и она улыбнулась ему:
— Было просто чудесно.
— Благодарю вас, мэм.
— У вас нет никаких вестей от Адама?
— Нет.
— Если что-либо узнаете о нем, не забудьте, что вы обещали дать мне знать?
— Для того, чтобы вы могли сказать ему «до свидания»? — В его голосе слышалась ирония, и Либби покраснела.
— Мне его так не хватает, — призналась она. Он слегка наклонил голову, и она продолжала: — Где вы с ним познакомились? Я имею в виду, встретились впервые?
— В порту. Й-а только что приехал, а он там работал. Он был для меня хорошим другом.
Ей хотелось побольше узнать об их взаимоотношениях, о чем они беседовали и всевозможные подробности.
— Расскажите мне о нем. Пожалуйста, присаживайтесь и расскажите.
Но Никки, продолжая стоять, мягко произнес:
— Й-а полагаю, все, что Адам хотел вам сообщить о себе, он рассказал вам.
И Либби почувствовала, что Никки догадался о том, что она подвела Адама. Он не осуждал ее. На его спокойном чернокожем лице была только жалость и сочувствие.
После этих слов трубач прошел дальше, к соседнему столику…
Когда кончилось лето, стало труднее добираться до Сторожки лесника, но Либби тем не менее умудрялась ходить туда по крайней мере каждую неделю. Даже оставалась там ночевать. А дяде Грэю говорила, что была у своей подруги Джуны Гриффитс.
Либби не могла объяснить, почему ее все время тянуло в Сторожку. Домик стоял в такой глуши, что было совсем не опасно, впрочем, об этом она и не думала. Так просто было развести огонь и задернуть занавески.
В ту ночь с ней, как обычно, был Каффа, и она с удовольствием уснула около огня, завернувшись в коврик. На следующее утро вернулась домой, и никто ничего не заподозрил.
Но Яну это стало известно еще тогда, когда Либби осталась там во второй раз. Через неделю после этого он пришел вечером, и, открыв ему дверь, она сразу заподозрила неладное. Дяди Грэя дома не было, и Либби провела Яна в гостиную. Затем спросила:
— В чем дело?
— Ты о чем?
— Почему ты смотришь, как сыч?
— Разве? — Он сделал над собой усилие, чтобы придать лицу более приятное выражение, но ему это не удалось.
— Да, ты права, я знаю, что это так. Либби, ты не ночевала у Гриффитс на прошлой неделе, как говорила мне!
— Как тебе удалось узнать об этом?
— Я случайно встретился с братом Джуны.
Ян познакомился с Джуной и Максом через Либби. Эта встреча была конечно же случайной. Но могло быть и так, что ее подстроил сам Ян.
— И ты у него перепроверил? — спросила она.
— Я бы не сказал так. В любом случае, ты солгала, не так ли? Ты у них не была. Макс сказал, что они давно тебя не видели. Он передал тебе привет и спросил, как ты поживаешь.
— Очень мило с его стороны.
— Так где же ты была?
— Это мое дело, — ответила Либби спокойным голосом. Но его голос был далеко не спокойным.
— Я хочу жениться на тебе. Разве это не имеет никакого значения? Тебе не кажется, что я могу рассчитывать на то, чтобы знать, где ты проводишь ночи?
— Нет. Не кажется, — прозвучал холодный ответ.
— Ты была с Роско?
— Нет.
— Я не верю тебе. Где же еще ты могла быть?
Справедливости ради пора было кончать со всем этим. Было жестоко по отношению к Яну заставлять его надеяться на то, что в скором времени она станет снова прежней Либби. И она произнесла решительно:
— Хорошо, я была с Адамом.
— Нет! — Еще секунду назад он был готов поверить этому, но сейчас был ошеломлен. Ян схватил ее за плечи, резко повернув к себе лицом в надежде услышать слова опровержения. — Либби, ты не была с ним, ты не могла быть с ним!
— Адам был моим любовником. И продолжает им быть.
— Зачем ты это говоришь? — У него на лице отразилось замешательство и такая боль, что ей на мгновение стало жаль его, но она продолжала упрямо:
