Энн Мэйджер - Полюби меня снова
– Полагаю, не будешь возражать, – начала Мадлен в своей обычной сверхвежливой манере, действующей на нервы, – если я скажу вот что. Не считаешь ли ты, что выглядишь гораздо лучше, когда подбираешь волосы? Смотрю на тебя и вспоминаю этих лохматых хиппи. Дайана резко опустила хрустальную салатницу на стол.
– Мама, Россу нравится именно такой стиль.
– А не он ли виноват в том, что ты бледна как полотно? Если бы ты спросила меня, почему я так считаю, я бы ответила, что ты не выглядишь счастливой.
– Не спросила и не спрошу, дорогая мамочка!
Внезапно решетчатые двери распахнулись с таким шумом, будто это подгулявший ковбой ввалился в салун опрокинуть еще стаканчик.
– Дайана-а-а… – взвизгнула тетя Патриция.
Услышав однажды ее голос, забыть его было невозможно. Техасский акцент остался при ней навеки, а Мадлен от него избавилась, считая, что слишком растягивать слова вульгарно. Патриция влетела в кухню, словно за нею гнались, непроизвольно прервав обмен «любезностями» между сестрой и племянницей. Сильвия, дремавшая на высокой табуретке у бара, мгновенно превратилась в пушистый огненный шар и зашипела, как только Патриция оказалась рядом. Кошке пошел восемнадцатый год, по-кошачьим меркам она была уже в весьма преклонном возрасте и, привыкнув к мертвой тишине в огромном доме, терпеть не могла громких звуков.
Мадлен взглянула на сестру с раздражением, оторвав взгляд от голландского соуса, который не переставая помешивала.
Кошка, как и хозяйка, смотрела на Патрицию сквозь узкие щелки глаз весьма подозрительно. Ушки Сильвии были прижаты к оранжевой голове, а кончик пушистого хвоста подрагивал.
Патриция тем не менее делала вид, будто не замечает произведенного ее появлением смятения. Во-первых, она терпеть не могла кошек; однажды в детстве дернула за хвост злого кота и тот пустил в ход когти и зубы. Во-вторых, на правах младшей сестры она с юных лет проявляла мятежный характер и, хотя теперь ей было за пятьдесят, оставалась такой же бунтаркой. Кроме того, однажды поняв, что у Мадлен на все есть свои правила, она еще в трехлетнем возрасте решила, что самое лучшее не считаться ни с одним из них, и всегда поступала так, как ей нравилось, хотя иногда и делала то, что велела старшая сестра. Но это случалось редко, в основном когда Патриция была чем-то озабочена или не могла в тот момент придумать ничего лучше.
Что касается внешности, Патриция была копией своей сестры, правда в ее блондинистом варианте. И хоть энергии у нее тоже было с избытком, на этом сходство заканчивалось. Патриция была свободолюбивая натура, к тому же абсолютно непредсказуемая и непоследовательная, поэтому она так раздражала собранную и дисциплинированную Мадлен. Но, как известно, противоположности сходятся, а посему, несмотря на совершенную несхожесть характеров, сестры обожали друг друга. Обе испытывали наслаждение от общения, хотя, конечно, никогда бы не признались никому в целом мире, что их жаркие споры иногда заканчивались довольно бурно.
Патриция сосредоточила все внимание на высокой и изящной племяннице. Крепко сжав ее ладони, она не отводила от нее внимательного взгляда. Дайане даже показалось, будто экзальтированная тетка пытается заглянуть ей в душу. Обычно, когда Патриция находилась в состоянии покоя хотя бы секунду, возникало ощущение, будто она сжатая упругая пружина.
– Ах, дорогая моя, как прекрасно, что вы с Россом опять вместе! Это просто великолепно!
Мадлен начала яростно помешивать соус – стало слышно, как стучит о стенки кастрюльки ложка.
– Спасибо, тетя Патриция. Я и сама ужасно рада. – Дайана улыбалась, просияв.
– Представь себе, я никак не могла взять в толк, почему вы расстались, но, слава Богу, теперь все это в прошлом. И почему мне не встретился похожий на него мужчина… когда я была моложе, – протянула она с мечтательным видом. – Кто мне объяснит? Вышла бы замуж, шла бы по жизни шутя и играя, вон как Мадлен, например.
Мадлен кинула на сестру убийственный взгляд, который Патриция постаралась не заметить, потому что эта тема была в их отношениях камнем преткновения.
Хотя Патриция жила одна, мужчины и любовь не обошли ее стороной. Поклонников у нее было хоть отбавляй. Мадлен, естественно, это не нравилось. Однажды, давно это было, Мадлен неодобрительно отозвалась об одном аргентинском пароходном магнате, на что Патриция отреагировала в присущей ей экспрессивной манере: «Мадлен, дорогая, успокойся, я за него замуж не пойду. Он сделал мне предложение, ты это знаешь. Ну и вот, я подумала и решила, раз он тебе не нравится, я его в нашу семью приводить не стану. Подожду… Вся жизнь впереди». Патриция ждала вот уже более двадцати лет, и в тех редких случаях, когда Мадлен советовала ей остепениться, выйти замуж, отвечала несколько экзальтированно: «Ах, отстань! Ни один мужик не подходил мне так, как Рафаэль, а тебе он, видите ли, не понравился. Был бы и у меня сейчас муж, если бы не ты…»
Напоминание об этом всегда тяготило Мадлен. Это был тяжелый крест, который она несла всю жизнь. Ничего в жизни не желавшая так сильно, как устроить судьбу своей младшей сестры, она своими собственными руками отвела ее счастье.
Между тем атмосфера на кухне постепенно сгущалась.
– Знаешь, дорогая моя девочка, – продолжила Патриция, – мне очень нравится твой Росс.
– Патриция, – взорвалась Мадлен, и ложка зловеще звякнула. – Ты совсем не знаешь Росса, иначе бы не говорила так. Он тогда выставил Дайану из дома не просто так, у него были далеко идущие планы.
– Мама, прошу тебя! Во всем была виновата я, а не Росс. Миллион раз об этом говорила!
– Говорила, говорила… Только ничего не объясняла, должна я добавить, – заметила Мадлен, вздернув нос.
– На то были свои причины, – сказала Дайана тихо.
– Ты просто Росса защищаешь – вот и все, – не унималась Мадлен. – Знаю… Прекрасно понимаю. Он сделал что-то такое ужасное, в чем ты не хочешь признаться даже самой себе.
– Ну нет же, нет, мама! – Дайана была уже на пределе. – Не могу я рассказывать тебе все о своей замужней жизни и про себя объяснять что-либо не в состоянии. Пойми, я давно уже не ребенок и не вижу никакой необходимости бежать к мамочке со своими проблемами.
Патриция кинулась в самую гущу, она больше не могла сдерживаться.
– Мадлен, между прочим, я – врач. И всегда советую родителям моих пациентов не давить на психику, добиваясь откровенности, потому что это только затрудняет возникновение доверительных отношений.
Мадлен бросила на сестру испепеляющий взгляд.
– Неприятно это говорить, но придется. Патриция, дорогая, – произнесла Мадлен тем самым кисло-сладким тоном, который звучал для ее близких друзей как предостережение, – ты педиатр, а не психиатр.
