Уинифред Леннокс - Неужели это я?
Он вышел из автомата, сел в машину и поехал наугад по узким извилистым уличкам, которые вновь казались ему очаровательными. Удивляло его только одно: как он мог столько времени прожить в разлуке с этим обольстительным городом? С любимой женщиной? С самим собой?
Но все возвращалось, все летело ему навстречу так стремительно, что теперь он невольно медлил, пытаясь что-то обдумать, прийти в себя.
Он кружил по Парижу и тормозил у кондитерских. Перед глазами у него стояла детски счастливая улыбка Санди-сладкоежки, которая запихивала в рот шоколадную конфету. Засахаренные фрукты ей тоже, помнится, нравились. И жареный миндаль. И разноцветные цукаты. А уж от пирожного, на котором среди взбитых сливок нежились клубника или персик, она тем более не могла отказаться. Напоследок, совсем неподалеку от вожделенной улицы Мадам, он купил кулечек с жареными каштанами.
— Главная достопримечательность Парижа, миледи, — сказал Поль, протягивая лакомство выходившей ему навстречу Санди. — Ваш персональный чичероне к вашим услугам и готов подарить вам Париж.
Он распахнул перед ней переднюю дверцу, и, сияя счастливой улыбкой, Санди уселась в машину. Поль положил ей на колени золотистые ирисы.
— А вот и флорентийская дымка, — добавил он, набросив на них сиренево-серебристое облачко.
Потом сел сам и, очень серьезно глядя вперед, повел машину. Но проехал совсем недолго. Едва повернув за угол, остановился на пустынной уличке, повернулся к Санди, притянул ее к себе и прижался к ее доверчивым полуоткрытым губам. Поцелуй длился вечность, так приникает истомленный жаждой путник к животворной воде. Потом Поль серьезно посмотрел ей в глаза и сказал:
— Ну, вот и все. Поехали странствовать.
Они ехали куда глаза глядят, останавливаясь то у сквера с часовней, то у собора, бродили под древними гулкими сводами, наполняясь торжественным строгим покоем вечности. Они почти не разговаривали. Сегодня им ничего не нужно было друг другу объяснять. Но когда их руки случайно сближались, то будто пробегал электрический ток, и они отстранялись друг от друга, не желая расточать драгоценное хмельное вино, что уже кружило им головы.
Стемнело. Опершись на парапет, они стояли на набережной и смотрели в черную, с золотыми бликами воду.
— Экскурсия окончена, — тихо сказал Поль. — В гостиницу?
Санди подняла голову, он наклонился и опять поцеловал ее, отпивая тот избыток хмельной влаги, что переполняла и ее.
Она кивнула, и Поль бережно повел ее к машине, а потом повез по боковым освещенным улицам к маленькой гостничке, которую любил и в которой живал подолгу, когда не мог подобрать себе другого пристанища.
Хозяин узнал его, весело поприветствовал:
— Давно не видели вас, месье Поль. Вы все тот же.
— Значит, сильно изменился, — улыбнулся Поль. — Раздобрел, а?
— Да вы всегда добротой отличались, — шутливо и весело ответил хозяин.
Поль вопросительно посмотрел на Санди.
— Как во Флоренции? — спросил он. — Или...
— Мы в Париже, — ответила она.
Поль взял один ключ и повел Санди по узкой лесенке на второй этаж, и они оказались в небольшом уютном номере, освещаемом мягким светом настольной лампы.
— Если захотим, нам принесут и поужинать, — сказал Поль. — Я тут жил на полном пансионе. Кстати, держи. — И он протянул большую коробку, прихваченную в машине.
Как хорошо воспитанная девочка Санди тут же развернула шелковистую атласную бумагу и, увидев пеструю сладкую мозаику, опустив ресницы, очень серьезно поблагодарила — все, что происходило сейчас, было так значительно.
— Я в душ, — сказала она.
Поль кивнул и пошел за ней следом, пуговица за пуговицей он расстегивал блузку, нежно высвобождая, избавляя от лишнего удивительное женское тело, на которое смотрел с восторженным восхищением. Прикасаясь, он словно бы священнодействовал, и Санди блаженно доверилась этим сильным и бережным мужским рукам.
Стекали струи воды, оставляя капли на шелковистой коже, и мужские губы осторожно выпивали их, пробуждая волнение и трепет жизни. Поль подхватил Санди в мохнатую простыню и отнес в постель. Вытирая, он касался легкими поцелуями плеч, груди, живота, коленей, ступней, а потом разделся сам. И опять стал, лаская, целовать чудесное нагое тело, словно бы творя его в белоснежной пене простыней. И под его поцелуями Санди уже вся ожила и вся уже трепетала — изнемогая, она льнула к ласкающим ее рукам и губам. Истома желания переполняла ее.
Плод созрел, исполнившись жизненной силы, и только тогда вонзился нож, высвобождая забродивший сок.
Мягкие пульсирующие волны понесли, закачали Санди, все быстрее, быстрее, быстрее, — вспышка! — и, закричав, она полетела. К солнцу? В бездну? И очнулась мягкой, бескостной и растеклась бы, если бы не горячие руки Поля, который крепко держал ее в своих объятиях.
Они смотрели друг другу в глаза, и не было между ними преграды, они были одним существом.
— Я твоя, — очень тихо сказала Санди.
— Я знаю, — тоже очень тихо и серьезно ответил Поль.
Да, так оно и было. Это была его женщина, потому что ему одному давала она изумительную возможность быть ее господином, быть всесильным и расточать свои силы, быть богачом и расточать свои дары.
— Я опять хочу тебя, — признался Поль.
С первым лучом солнца Поль был уже на ногах. Поцелуями он будил Санди, а она никак не хотела проснуться, но наконец, улыбнувшись, приоткрыла милые сонные глаза.
— Знаешь, я наконец все понял. Я поеду, ладно? Все хорошо.
— Хорошо, — отозвалась Санди сонным эхом и глаза ее снова закрылись.
Поль на цыпочках вышел, расплатился внизу, предупредив, что мадам уедет позже, и уехал.
Ровно в восемь, как по будильнику, Санди проснулась. Поля не было. Он уехал. Поль — жизнь.
Словно сосуд с водой, от пяток до макушки, она была налита блаженной истомой счастья и, боясь расплескать ее, двигалась медленно и важно. С наслаждением приняв душ, Санди оделась и причесалась, внимательно разглядывая себя в зеркале: сосредоточенное лицо, чуть припухшие губы и удивленный, пристальный взгляд.
Неторопливо она спустилась вниз, отдала ключ, простилась с хозяином, посидела в кафе на углу за чашечкой черного кофе и спустилась в метро.
Сколько лет она не ездила на метро и теперь с любопытством смотрела на неширокие белые коридорчики, залепленные рекламами, лесенки вверх, лесенки вниз. Она чувствовала себя новой, только что родившейся, и новым неведомым был вокруг нее мир, к которому она внимательно приглядывалась. Давно она не обращала внимания на людей, а тут увидела лица
