Андреа Йорк - Соперницы
— Он очень милый, это сразу видно, — заметила Дженни с теплотой в голосе. — Он мне понравился. Помнишь, как он кружил миссис Блендоу в ее кресле-каталке по залу. Как она взвизгивала на крутых виражах, и они оба смеялись.
— Эдгар мне как брат, — с чувством сказал Норман. — Боулинзы стали мне второй семьей — еще даже раньше, чем умерли мой родной отец, а затем и мать.
— А как родители относились к тому, что ты предпочитал чужой дом своему собственному?
Он покачал головой, его голос, когда он заговорил о своей семье, снова стал тусклым.
— Иногда даже не замечали, что я постоянно пропадаю у Боулинзов, а когда вспоминали обо мне, начинались упреки и ругань. Им становилось неловко, что я столько времени провожу у посторонних людей. — Норман помрачнел и замолчал.
— Тебе, наверное, трудно говорить об этом, — мягко заметила Дженни. — Не надо, может быть…
— Нет, я должен рассказать. О некоторых вещах, по крайней мере. Чтобы ты поняла, чем я им обязан. — Он глубоко вздохнул. — Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я перешел к ним жить.
— Тебе было очень одиноко. Как это тяжело, должно быть. А меня всегда окружали любовью и заботой. Все вокруг.
— Все, кроме твоего отца.
Дженни смутилась, вспоминая его редкие визиты и то горькое ощущение, которое они оставляли после себя.
— С годами он стал лучше, — после долгой паузы сказала она. Да, она знала, что такое быть отвергнутым ребенком. И как тяжело воздействует на детское сердце равнодушие и брезгливая снисходительность близкого человека.
Однако сейчас ее волновало другое.
— Бел была, наверное, совсем маленькой девочкой, когда ты переехал к Боулинзам. Сколько ей было? Пять? — предположила Джейн, внимательно вглядываясь в Нормана, чтобы уловить малейшие изменения в его лице, которые вызовет это имя.
— Очаровательная маленькая бестия. — Норман хмыкнул, вспоминая крошечное забавное существо, которым была когда-то Арабелла. — Шестой ребенок в семье, единственная девочка. Пятеро старших братьев бесконечно баловали сестренку, потакали ей во всем, и потворствовали шалостям. Но никто не воспринимал ее всерьез. И это бесило строптивую девчонку.
— Но замечал это только ты один, — лукаво подсказала Дженни.
— Я был единственным, кто разговаривал с ней на равных и относился с должным уважением к ее мнению, — согласился Норман. — Со мной она переставала чувствовать себя только милой куклой, какой была для всех остальных. В результате она страшно привязалась ко мне, бродила за мной повсюду как тень.
Наверное, и он не остался равнодушен к этому слепому обожанию. Может быть, ему льстила та роль, которую он играл в ее жизни. Не из этого ли чувства признательности рождается порой любовь?
— Жизнь в нормальной семье, наверное, изменила тебя? — Дженни хотелось узнать о нем как можно больше. Зная его прошлое, она научилась бы понимать его так же хорошо, как понимала его Арабелла.
— В какой-то степени. Они поддерживали меня в моем желании физически окрепнуть. Я стал заниматься спортом. Они подбадривали меня и помогали преодолеть неуверенность в себе. Я перестал бояться трудностей, потому что увидел, что могу добиться того, что раньше казалось мне невозможным. В их семье я становился другим человеком, и мне хотелось сделать что-нибудь для них. Белла все время тянулась ко мне, она действительно испытывала потребность в моем внимании, и я стал для нее старшим другом, поверенным в ее детских делах, защитником, если нужно.
— А потом влюбился и сделал ей предложение, — проговорила Дженни потерянным голосом.
Норман ошарашенно уставился на нее.
— Да, я сделал ей предложение. — Он смотрел на нее, не отрываясь, смешинки бегали в его глазах. Много лет назад. До сих пор воспоминание об этом эпизоде доставляет нам массу удовольствия. Я думаю, ты не это имела в виду? — Он стал серьезным. — А если говорить о прошлой любви, то, действительно, был человек, которого, как мне казалось, я по-настоящему любил. Мы собирались пожениться, и в день свадьбы она сбежала от меня.
— Богатая наследница Элизабет, — резко, как обвинение, бросила Дженни.
— Да, — удивился Норман. — А откуда тебе о ней известно?
— Арабелла сказала.
— Белла так помогла мне тогда. Взяла на себя все заботы, успокаивала, утешала. Она была так добра, так внимательна, что в благодарность я сделал ей предложение.
— И она отвергла тебя, потому, что ты не был миллионером, — сухо закончила Дженни.
— И слава богу. Я благодарен ей за то, что у нее хватило здравого смысла не воспользоваться моим поспешным предложением. Потому что единственной причиной, почему я это сделал, было оскорбленное самолюбие. Когда Элизабет бросила меня, моя гордость восприняла это болезненнее, чем сердце. К счастью, Белла всегда держит в уме свои материальные интересы. Никакие переживания не могут заставить ее забыть о них. К тому времени она привыкла вести весьма дорогостоящий образ жизни, источником которого служили ее богатые друзья, а я не смог бы обеспечить ей достаточного содержания.
— Но… если вы любили друг друга… — Дженни смешалась.
— Мы не любили друг друга. Неужели не понятно? Иначе она сказала бы «да». Но она этого не сказала. И, чтобы забыть о поражениях на любовном фронте, я с головой погрузился в дела. Здесь мне повезло гораздо больше, и я сделал неплохую карьеру. Я люблю тебя, Джейн. И сейчас подойду и докажу тебе это.
Дженни торопливо отстегнулась от кресла и вскочила.
— Не подходи, — предупредила она. — Я… я не уверена…
— Ну, хорошо, — глаза Нормана потемнели. Он сел обратно в кресло. — Сейчас, может быть, слишком рано. Но я буду признаваться тебе в любви много раз, днем и, если будет такая возможность, ночью. Разве ты сама не видишь, что это правда?
— Не знаю, могу ли я тебе верить? Я не доверяю даже своим собственным чувствам, — растерянно проговорила Дженнифер.
— Со временем сможешь поверить. Потому что я собираюсь доказывать тебе свою любовь постоянно. Я не прикоснусь к тебе, пока ты сама не захочешь. Но когда захочешь, я буду рядом. Я вообще буду рядом всегда. Потому что ты нужна мне.
Дженни затаила дыхание. Норман взял один из алых шаров, повертел в руках и протянул ей.
— Видишь, что тут написано? Я люблю тебя. Неужели ты думаешь, я ломаю комедию перед тобой, перед командой и перед собой, не испытывая ничего подобного на самом деле? Наоборот, скорее я бы постеснялся выглядеть перед лицом экипажа излишне сентиментальным. Просто важнее того, что они подумают обо мне, было желание тронуть твое сердце, согреть его своей любовью, — смущенно закончил он.
