Кэтрин Кэтрин - Песня на два голоса
— Вряд ли.
Лора не хотела больше ему ничего говорить. Развернулась и ушла и потом всю репетицию держалась отстраненно, работала, но и только. С Майклом Фонтейном и мечтами о нем покончено, теперь навсегда.
14
Несмотря на пакостное настроение Лоры, прогон концерта прошел отлично. Профессионал — это все-таки нечто большее, чем обычный человек, подумала она, с воодушевлением исполняя дуэт на пару с Майклом. Никто и не заметит, что между ними кошка пробежала. Подтанцовка подтанцовывала, музыканты играли с энтузиазмом, декорации менялись без проблем. Слаженная команда работала как часы, и Лоре оставалось только петь. Поворачиваясь к Майклу, она смотрела в его глаза и не видела.
Значит, пока она была в душе, он позвонил Бернарду и рассказал, что они с Лорой снова вместе и это надо использовать. Бернард быстренько связался с Моной, та подогнала дружественных журналистов… Схема простая и ясная до боли.
Предательство. Опять.
Лора не думала, что это так сильно ее заденет.
Она ведь все говорила себе, что сильная, что сумеет сделать так, чтоб ее оставили в покое. И нет — поддалась очарованию Майкла, позволила его лживым словам задеть ее сердце. Была доброй, была понимающей и прощающей. И чем это обернулось в итоге?
Иногда Лорина доброта и сердечность вставала ей поперек горла, и она начинала ненавидеть себя за те качества и поступки, которыми обычно гордилась. За понимание, за способность идти навстречу даже человеку, глубоко и больно обидевшему.
К счастью, это случалось редко.
К сожалению, все-таки недостаточно редко. Это заставляло точнее оценить текущую ситуацию.
И, опять же к счастью, у Лоры имелся разум (хотя и весьма оглушенный событиями последних недель). Он не позволяет себя надуть и выдает соответствующую реакцию в те моменты, когда это можно и нужно.
Лора любила себя, но иногда ее охватывало жгучее желание любить только себя. И, снова к счастью, она знала, что никогда этого не сможет. Иначе не сможет жить, дышать, петь.
Но вот перестать снова любить Майкла она может совершенно точно.
Он, конечно, звонил потом. Несколько раз. Лора не брала трубку. Словно вернулся кошмар того давнего года: неотвеченные звонки, неоткрытые письма. Лора не чувствовала себя виноватой. Один раз она согласилась поговорить с Майклом и выяснить отношения. И к чему это привело? Он снова обманет ее. Он снова воспользуется ее добросердечием. Не бывать тому!
К счастью, оставшиеся до концерта дни Лора была сильно занята — давала серию концертов в Сан-Франциско. Поэтому избегать Майкла оказалось просто. Хуже было, когда она оставалась наедине с собой в гостиничном номере люкс, роскошном, уставленном цветами. Лора бродила по нему из угла в угол и не могла заснуть. Пришлось попросить Эбби купить снотворное, так как это уже никуда не годилось. Майкл возник из небытия и разбалансировал мир Лоры. Опять.
Алан, конечно, почуял, что происходит неладное. В Нью-Йорке они с Лорой не успели поговорить толком, лишь кратко обсудили появившуюся в прессе новость (желтые газеты смаковали выдуманные подробности нового романа Фонтейна и Бёркли). Алан посоветовал мило улыбаться в ответ на вопросы журналистов и отвечать обтекаемо. Лора так и делала.
— И все же, что у вас с Майклом случилось? — поинтересовался Робертс во время одного из ежедневных разговоров. К счастью, беседовали по телефону (на гастроли Алан с Лорой не ездил), так что можно было не следить за выражением лица.
— Я совершила ошибку.
— Мне показалось по твоему голосу тем утром, что у вас все в порядке.
— Все относительно, Алан.
— Ты мне расскажешь? Или станешь держать своего старика продюсера в напряжении и неведении?
Лора грустно усмехнулась.
— Нечего рассказывать. Я сообщила тем утром тебе. А Майкл — Шорту. Только он добавил, чтобы тот прислал журналистов. Ведь это такая реклама, которой все хотели.
— Ты слышала, как Майкл это обещал?
— Нет. Я слышала разговор Шорта и Моны Чэпмен. — Лора вкратце пересказала ту беседу.
— Хм, — сказал Алан. — Я проясню этот вопрос.
— Не стоит. Зачем?
— Вопрос профессиональной этики, моя дорогая, — железным голосом сообщил продюсер. — Это не согласованная со мной пиар-акция, фактически нарушение контракта, так как твой имидж и твое поведение на публике контролирую я. И если против нас был совершен подобный демарш, это выглядит по меньшей мере неприлично.
— Я не смотрела на это с такой точки зрения, — протянула Лора.
— Теперь посмотри. Я не давал никому приказа воспользоваться внештатной ситуацией. Решил — это дело твое и Майкла. Подумал, что вы разберетесь сами и ты поставишь меня в известность. Ты всегда была ответственной и понимаешь, что публичной личности без этого нельзя. Но если Фонтейн и Шорт пошли в обход нас, это нарушение условий контракта. И мы будем иметь длинную беседу.
— Я верю в тебя, Алан. Спасибо.
— Так приятно, что столь милая молодая женщина в меня верит! Как Сан-Франциско?
— Принимают на ура.
— Не позволяй всяким глупостям одолеть тебя, детка, — посоветовал Алан. — Я знаю, что тебе сейчас должно быть тяжело. Уже даже жалею немного, что позволил тебе в это ввязаться. Впрочем, не сильно, мы все равно выигрываем с этим концертом. Но тебе сейчас понадобятся все душевные силы. Держись и не растеряй их. Ладно?
— Не беспокойся за меня, Алан. Я сильная. Я все это могу решить сама.
Давным-давно Лора поняла для себя одну вещь, которая помогала ей оставаться на плаву и держать спину прямо, что бы ни происходило.
Вещь звучала следующим образом: на свете нет обстоятельств, с которыми ты не способен справиться сам.
Не должен, не можешь, не… многие «не» — а именно способен.
В большинстве случаев, когда ты приходишь вдруг в состояние, требующее некоего исправления (не нравится оно тебе, плохо тебе в нем, не устраивает по ряду обстоятельств и так далее), обычно ты, имея определенный жизненный опыт, знаешь, что делать. Позвать друзей, выпить коктейлей с подружками или в компании своего же продюсера, принять парочку молниеносных решений, завоевать мир и все такое, прижаться к надежному плечу и глупо в него пореветь — что-нибудь, что для тебя хорошо и гарантированно поможет.
В тупик приходишь, когда по какой-либо причине (неважно какой) необходимое тебе средство недоступно. И вот тут включается тот самый принцип, который внутри как будто выделен жирным шрифтом.
Он (принцип, а не шрифт) растет из достаточно сильного осознания того факта, что за тебя никто не сделает две вещи: не проживет твою жизнь и не умрет. Две эти вещи тебе предстоит сделать в одиночку. И если свою жизнь еще можно попытаться спустить под откос, отдавая ее другим, чтобы они ею жили, то со смертью все страшно и просто: каждый умирает за себя. Сам. За тебя не способен умереть никто.
