Люси Гордон - Одинокий орел по имени Бернардо
— Я не понимаю, что ты говоришь. Ты выиграла. Разве этого недостаточно?
— Нет, недостаточно. Сейчас мы далеки друг от друга. Потому что, если ты думаешь, что я выиграла, значит, ты считаешь себя проигравшим. А я даже не понимала, что у нас идет борьба. Я думала, мы ищем дорогу друг к другу. И той ночью… — Всплыли воспоминания, и дрогнул голос. Она взяла себя в руки и сохранила дистанцию. — После той ночи мне казалось, будто мы нашли эту дорогу. Ты рассказал, что мучает тебя. Согласна, может быть, я была слишком настойчива, но я думала, что ты доверишься моей любви. Я забыла, что ты не можешь быть с теми, кто любит тебя. Потому что любить — значит быть близкими. — Слезы катились по щекам, но она не обращала на них внимания и продолжала тихим, полным боли голосом: — Последние двадцать лет ты отвергал любого, кто старался приблизиться к тебе. И сейчас при виде распахнутых для объятий рук ты повертываешься к ним спиной. Так иди. Покажи спину. Но мои руки больше для тебя не распахнуты, потому что нет смысла.
— Но ведь на самом деле ты так не считаешь, — тихо пробормотал он.
— Думаешь? Почему же я не могу так считать? Помнишь, что ты написал в записке? «Я умею приносить только боль». Это правда. Но я была слишком тупой, чтобы понять это. Нам лучше бы оставаться чужими.
— Теперь нам уже никогда не быть чужими, — спокойно заметил он.
— Почему? Потому что у меня будет твой ребенок?
— Не только. Есть такое, чего мы не можем забыть. Я пытался забыть. Ночь за ночью старался стереть из памяти, что ты для меня значишь. Но не смог. Если бы ничего не случилось, я бы все равно вернулся умолять тебя о прощении. Просить начать все снова.
— Слова, — вздохнула Энджи.
— Это значит, что ты не веришь мне?
— Не знаю, — хрипло проговорила она. — Я знаю только одно: слишком поздно для слов. Когда-то я так хотела выйти за тебя замуж. Теперь я знаю: выйти за тебя замуж было бы фатальной ошибкой. Бернардо, пожалуйста, уходи.
— Я уйду, но это не конец. Сегодня мы ни о чем не договорились. Так легко я тебя не брошу.
Она проводила его глазами, когда он шел к двери и напоследок оглянулся и встретился с ней взглядом. Она вытерла слезы и обнаружила, что ничего не чувствует — слишком устала. Этот разговор мог бы измучить ее. Но не измучил, потому что она уже была выжата как лимон. Ей хотелось только одного — лечь и уснуть. И больше не думать и не чувствовать.
Энджи понимала, что проблемы, с которыми она столкнулась в городе, будут лишь усугубляться. Так и вышло. В Монтедоро все догадывались, что Бернардо — отец ее ребенка. И вот он вернулся.
— Они не сомневались, что он собирается сделать из меня «честную женщину», — с горечью рассказывала Энджи встревоженной Хедер, которая навестила ее.
— А он что, не собирается?
— Ох, он хочет. Это я не хочу делать его честным мужчиной.
— Вы оба загнали себя в тупик. Выход может найти только Баптиста, как это случилось со мной. — Хедер похлопала себя по животу. Она на три месяца обгоняла Энджи, у которой беременность еще не была видна.
— По-моему, даже Баптиста вряд ли тут может помочь, — тихо сказала Энджи.
— Пожалуй, пока Бернардо не попросит ее, — согласилась Хедер. — А он не хочет. Ты же знаешь, какой он.
Когда в городе сообразили, что Бернардо вернулся, но не объявил о немедленной свадьбе, люди начали с подозрением смотреть на Энджи, хотя осуждать пока что не решались — она была слишком популярна.
Бернардо сказал, что он ее не бросит, но вроде бы держался на расстоянии. Однажды вечером она вернулась с позднего вызова и нашла его у своего парадного входа. Он стоял, прислонившись к двери. Энджи слишком устала, чтобы спорить, и позволила ему войти.
— Где Джинетта? — спросил он, оглядывая пустой дом.
— Мать заставила ее уйти от меня.
Он вдруг вспомнил, что у его матери все служанки были среднего возраста. Ни одна мать не могла позволить дочери работать у городской prostituta.
— Тогда надо найти ей замену, — сказал он.
— Одна или две монахини помогают мне. Они замечательные. Но есть и такие, что близко ко мне не подходят.
«Мы не такие, как другие люди, из-за твоего отца, — говорила ему его мать. — В городе есть люди, которые и близко ко мне не подойдут. К тебе — да. Ко мне — нет».
Он попытался вспомнить, шпынял ли его кто-нибудь в городе за то, что он, не женясь, сделал ее беременной. И не вспомнил. Шпыняли только ее, хотя и не в полную силу, поскольку нуждались в ней. Им нравилось брать у нее, ничего не давая взамен. Его охватила ярость и сделала жестоким.
— Почему это тебя беспокоит? — холодно спросил он. — От этого ведь не зависит твой кусок хлеба.
Он еще не договорил фразу, как ему стало стыдно. Слабое, болезненное выражение мелькнуло на ее лице.
— Это правда, — согласилась она.
— Прости меня, — нежно прошептал он. Она не ответила. Он опустился на колени рядом с ней и взял ее руки. — Прости меня. Я не должен говорить тебе такое.
Она улыбнулась. Но он знал, что она еще очень далеко от него.
— Я приготовлю тебе что-нибудь поесть, — предложил Бернардо.
— По правде, я не…
— Ты будешь есть, — твердо объявил он. — Ты должна сохранять силы. И возможно, — он на мгновение положил руку ей на плечо, — ты сделаешь это, чтобы доставить мне удовольствие.
В какую-то минуту ей захотелось прижаться щекой к его руке. Но рука исчезла, прежде чем она успела пошевелиться.
Она слышала, как звенели кастрюльки в ее маленькой кухне. Потом восхитительный запах окутал ее. Конечно, Бернардо умел готовить. Ведь он жил по принципу — ни в ком не нуждаться. В данный момент она порадовалась его умению.
Она сняла плащ. Бернардо тотчас взял его и повесил на плечики. Он не улыбался, не говорил ласковых слов, но руки у него такие нежные и такие твердые.
— Теперь садись, — сказал он.
— Позволь, я накрою на стол.
— Я накрою на стол. Ты будешь делать, что тебе сказано.
Какое блаженство вот так ждать. Она сидела в сонном оцепенении. А он постелил клетчатую скатерть, положил ножи и вилки, поставил тарелки, соль, перец, бокалы.
— Мне вина не надо, — предупредила Энджи. — Не надо, пока я беременная.
— Что ты пьешь?
— Чай. Чайник найдешь там.
Он положил на тарелку пасту с сардинами, она нашла их потрясающими. Он ел вместе с ней, но очень мало. Он не спускал с нее глаз, убеждаясь, что она уплетает за обе щеки. Время от времени он отходил к плите, чтобы проследить за мясными фрикадельками для следующего блюда. И приготовить чай.
Это было ужасающе. Бернардо никогда раньше не заваривал чай.