Дина Аллен - Апрельская сказка
Дорис слегка улыбнулась. Чего он и добивался.
— Моему отцу пришлось играть в гольф. Мать считала, что ему это идет на пользу. В результате мы довели искусство скрывать свои мысли до совершенства.
— Вот почему ты такой замкнутый. И притворяешься холодным и бесчувственным.
— Это постепенно вошло в привычку. Не знаю, как и когда во мне произошла перемена, но это случилось. До встречи с тобой моя жизнь была ужасно унылой. Никаких свежих, талантливых рукописей. И ни одна женщина не возбуждала моего интереса — к вящему неудовольствию моей матушки. Потому что, как это ни странно, она давно мечтает о невестке. Хочу предупредить тебя: узнав о ребенке, она буквально обрушится на тебя со своей заботой. Попытается все организовать так, как надо.
— Но ведь я ей не нравлюсь, — возразила Дорис. — Наверное, ей не будет дела и до моего малыша.
Итан лукаво улыбнулся.
— Эти мелочи не имеют ровно никакого отношения к действиям моей матери! Ею руководит Долг! И она тебя полюбит, — мягко добавил он. — Увидишь, она тебя же и обвинит в том, что ты тогда, в кухне, не дала ей отпор, — сказал он, улыбаясь уже совсем по-другому. — Да и меня тоже, — почему не сразу разобрался, что Моника за человек. Даже Норман окажется в чем-нибудь виноват. Мама замучает тебя своей добротой. И наверное, организует свадьбу.
— Нет! — ужаснулась Дорис.
— Хочешь, давай убежим? Туда, где она не сможет нас найти.
Слезы снова выступили на глазах Дорис, и, всхлипнув, она покачала головой. Итан ласково притронулся к ее руке, но девушка тут же отдернула ее.
— У меня такое чувство, — прошептала она, — будто вся моя жизнь была ложью. Словно я перестала быть личностью.
— И поэтому ты решила сбежать. Начать все сначала на новом месте.
— Ты угадал. — Ее глаза были так же безжизненны, как и улыбка.
— И чем же ты собиралась заняться?
— Не знаю. Пошла бы в бортпроводницы или агентом в туристическое бюро. — Дорис говорила без малейшего воодушевления, и было совершенно ясно, что это только слова, за которыми ничего не стоит. Просто жалкая попытка создать видимость, что она не потеряла присутствие духа. — Я хочу наладить свою жизнь, но пока у меня не хватает на это сил. И поэтому я стараюсь занять себя чем-нибудь, хотя бы тем, чтобы убежать от тебя.
— Но судьба подложила тебе свинью, — ласково сказал Итан, пытаясь улыбнуться. — Я вернулся слишком рано.
— Я хочу, чтобы ты ушел, Итан.
— Потому что не можешь меня простить?
— Нет, — честно призналась Дорис, — потому что не могу простить себя. Я не должна была вступать с тобой в близкие отношения. Это было глупо. Неразумно. Ведь я тебе даже не нравлюсь.
— Так же, как я тебе?
— Мы едва знакомы. Ты не позволял мне узнать или понять тебя! Не пускал меня в свои мысли и чувства!
Однако это не помешало ей влюбиться в него.
— Да, но теперь я хотел бы, чтобы ты узнала и поняла меня.
— Теперь слишком поздно.
— Нет, не поздно. Я все равно хотел узнать тебя поближе, Дорис. Потому что из-за лжи Моники все с самого начала пошло не так, как надо. Но ты была нужна мне. С тех самых пор, как я увидел тебя в первый раз, меня, как сильным магнитом, потянуло к тебе. Я цинично уверял самого себя, что твоя необыкновенная привлекательность — просто товар, но это не помогало. Я хотел тебя, и все. В жизни не испытывал ничего подобного, даже не предполагал, что со мной может такое произойти. В чисто сексуальном плане, — сухо добавил он.
— Это верно.
— Ты тоже это почувствовала. И все еще чувствуешь. Между нами все время пробегает ток.
— Хватит об этом Итан! Мне все известно и без твоих ученых объяснений. Однако этого недостаточно!
— Знаю. Теперь знаю. — Он снова потянулся к ней через стол, но Дорис немедленно убрала Руку.
— Не трогай меня, пожалуйста.
— Но ведь мы могли бы попытаться получше узнать друг друга. Поговорить обо всем. Можем походить по театрам. Ты любишь балет? Или оперу?
— Оперу? — с ужасом спросила Дорис. — Она наводит на меня тоску.
— А если я признаюсь, что люблю оперу — мне конец?
— Не говори ерунды. Так ты ее любишь?
— Не очень, — с улыбкой признался он. — А балет?
— Ничего из этого не получится, Итан.
— Почему? Потому что я — живое напоминание о том, какую боль тебе причинила Моника? Если бы я тебя не совратил, ты не лишилась бы работы и не забеременела? Ты это имеешь в виду?
— Ах, Итан, ну почему ты такой бестолковый! Предположим, только предположим, мы узнаем друг друга и наши отношения продлятся дольше, чем ты предполагал, — но что потом?
— Значит, ты все-таки допускаешь возможность каких-то отношений?
— Нет! — сердито отрезала Дорис. — Я говорю чисто теоретически. Мы просто разговариваем.
— Хорошо. В таком случае, я не знаю. В данную минуту я размышляю только о том, что делать сейчас. Мы должны думать о ребенке…
— Без тебя знаю! Но я не собираюсь вступать с тобой ни в какие отношения только из-за этого ребенка!
— Нашего ребенка. Нашего с тобой.
— Пусть так, нашего! Но я прекрасно могу позаботиться о нем сама. Я отлично справлюсь…
— Пока он не заплачет.
— Хватит об этом! — закричала Дорис. — Что, если Моника узнает?! Что, если она вернется?!
— Не вернется, — заявил Итан с уверенностью.
— Почему ты так в этом уверен?
— Потому. Сядь и успокойся. Это вредно для ребенка.
— Много ты знаешь! — сердито воскликнула Дорис, но села.
— Немного, но я научусь, — ответил он, неожиданно улыбнувшись. — Мне до сих пор не верится, что я стану отцом. Меня удивляет, что я воспринимаю все это так спокойно…
— Ты думаешь, я солгала? — снова вспыхнула Дорис.
— Перестань вести себя так, словно я тебя в чем-то обвиняю, — наставительно сказал Итан. — Я ведь тоже имею к этому прямое отношение, и тебе не удастся заткнуть мне рот.
— Я и не пыталась, — жалобно пролепетала она. — Но ведь совершенно естественно с моей стороны ожидать, что новость о ребенке тебя не обрадует. После того, что ты сказал в коттедже…
— Будь любезна, давай забудем обо всем, что я тогда говорил. Ты каждые пять минут попрекаешь меня моими глупыми словами!
— Я не попрекаю! Просто ты заявил, что не хочешь иметь детей. И не собираешься жениться. Ты сказал…
— У меня прекрасная память. Давай лучше вернемся к разговору о Монике.
Дорис возмущенно фыркнула.
— Она уехала в Канаду. Попросила перевести ее в филиал авиакомпании. Но даже если Моника вернется, она знает: стоит ей хоть словом, хоть жестом обидеть тебя, пусть мне просто покажется, что она только задумала что-то, и ей придется горько сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Она знает, что это не пустые угрозы.
