Жаклин Топаз - Примирение
Стоял конец сентября, оставалась неделя до премьеры рекламного ролика, когда Эндрю вернулся, проведя несколько дней в Сан-Франциско, и повел Оливию на обед. Радуясь возможности увидеться с ним, она втайне надеялась, что он повезет ее к себе, но Эндрю сказал, что хочет показать ей одно из своих любимых мест.
Выбранный им ресторан «Хунан» находился в колоритном районе Лос-Анджелеса, Чайна-тауне. На первый взгляд район не показался ей чем-то особенным, но толпы китайцев на улице убедили Оливию в том, что место действительно экзотическое.
— Кроме того, — сказал Эндрю, — я подумал, если мы пойдем в «Спаго» или в «Бистро», нас могут и узнать.
— Узнать нас? — Эта мысль Оливию поразила — ведь сама она все еще изумленно застывала, завидя хорошо известного актера.
— Ты до сих пор была тут такой отшельницей, что вся голливудская пресса умирает от любопытства. Газеты для колонки сплетен заплатят сколько угодно, чтобы получить интимные сведения о тебе.
Они вошли в ресторан и уселись за столик, Эндрю заказал кучу разных блюд.
— Мы что, все это съедим?
Наливая себе чашку ароматного чая, Оливия не могла решить, льстит ли ей мысль о том, что за ней могут ходить толпы фотографов или, наоборот, угнетает.
— Не волнуйся, они дадут нам унести остатки с собой. Мне нравятся эти картонные корзиночки, полные всякой всячины.
«Всякая всячина» оказалась кулинарными чудесами восхитительной китайской кухни. Им подали цыпленка по-королевски с чесноком и имбирем; еще цыпленка, с дымящимся рисом, ветчиной, цветной капустой и креветками; затем абалон в коричном соусе. А еще было нечто, называвшееся так: «Муравьи, карабкающиеся по дереву», что оказалось свининой со специями и лапшой. К тому времени, как они закончили, Оливия наелась до того, что еле двигалась.
— Это одно из моих любимых мест. — Эндрю заплатил по счету. — Единственное, чего здесь нет, — спиртного. Давай заедем ко мне и выпьем перед сном.
— Отлично звучит.
Когда он открыл перед ней ресторанную дверь, Оливия заметила, что на улице ожидает толпа. Интересно почему, ведь в ресторане были пустые места?
Внезапно ночь стала белой — десятки вспышек ослепили ее. Лишь обнявшая ее рука Эндрю помогла ей не споткнуться.
Он пробормотал проклятие.
— И как эти кровопийцы нас отыскали?!
Подняв руку, Оливия попыталась прикрыть глаза. Теперь она рассмотрела одно знакомое лицо в толпе — Ландо Рэма.
— Кто-то заметил твою машину, — сказал он Эндрю с ухмылкой.
— Дайте нам пройти, пожалуйста.
Слова Эндрю не произвели никакого эффекта. Последовали новые вспышки. Камеры подносили так близко к их лицам, что Оливию охватила паника, — она боялась, что ослепнет по-настоящему.
Маленькая женщина в плохо сшитом твидовом пиджаке кинулась вперед, размахивая перед носом Оливии секретарским блокнотом.
— Скажите, мисс Голд, когда ваша мать начала пить? Правда ли, что она плохо обращалась с вами, когда вы были ребенком? А вы тоже страдаете пристрастием к алкоголю?
— Пожалуйста. — Оливия прижалась к Эндрю, чувствуя, как ее охватывает паника. — Пожалуйста, пойдем.
Эндрю проталкивался вперед. Оливия чувствовала, как на них напирают тяжелые тела. Она попала в ловушку, ее сжимали, окружали, толкали. Все больше вспышек — и она поняла, что фотографов приводит в восторг ее беспокойство. Да что с этими людьми? Они не просто делали свое дело, они намеренно мучили ее, чтобы добиться эффектного кадра.
Каким-то образом Эндрю удалось прорваться сквозь толпу, и он повел Оливию к стоянке, а толпа фотографов тащилась за ними.
Наконец они отъехали.
— По крайней мере, за нами никто не следует, — сообщил он ей, когда они выбрались на шоссе.
— Ты хочешь сказать, они бы на это пошли?
— Порой такое случается. — Протянув руку, он отвел с ее лица выбившийся локон. — Извини, мне жаль, что они тебя расстроили.
— Эндрю, да я все это ненавижу! — Голос ее дрожал. — Это было ужасно, словно я животное в зоопарке! Я и не думала, что так будет. Мне казалось, они готовы затоптать меня до смерти, чтобы только получить хороший снимок!
— Да, они бывают отвратительны. — В голосе Эндрю слышался гнев. — Ты должна понять — это не обычная пресса. Солидные газеты и агентства новостей не интересуются сплетнями. А большинство из этих парней работают сами по себе. Они продают фотографии и разные истории тому, что платит, и у них нет никаких принципов.
— Я думала… — Оливия прикусила губу, чтобы не заплакать. — Я была такой идиоткой! Когда по телевизору показывают звезд, они выглядят такими спокойными, такими блистательными! Я не знала, что будет вот так!
— Не позволяй одному дурному эпизоду портить тебе настроение на всю жизнь. — Эндрю ловко обогнал маленький грузовичок.
— Да кого я пытаюсь одурачить? — Оливия говорила и с Эндрю, и сама с собой. — Настоящая звезда всегда хочет такого внимания. А то, чего хотелось мне, — это лишь фантазии.
— Эй, не принимай кардинальных решений, особенно тогда, когда ты расстроена.
Теперь в его голосе слышалось беспокойство, и она подумала: а что он будет чувствовать, если она превратится в прежнюю Оливию и вернется во Флориду, в школу?
— Эндрю, что, если все это большая ошибка?..
— Послушай. Я отвезу тебя к Веронике. — Он сделал глубокий вдох. — Я не хочу спорить, тем более после такого ужасного опыта.
— Но ты же не слушаешь! Эндрю, может быть, я ошиблась, думая, что готова к этому.
— Сейчас ты не можешь думать разумно. — Он почти безжалостно прервал ее. — Позднее, когда у тебя будет имя, ты станешь обращаться с этими клоунами, как профессионал.
«Но я не хочу, чтобы у меня было имя!» — чуть не вырвалось у Оливии, но она не разрешила себе произнести это вслух. Эндрю прав. Нужно время, чтобы все обдумать.
А когда она это сделает, ей оставалось лишь надеяться, что Эндрю примет любое ее решение.
13
В воскресенье Оливия проспала. Она проснулась, чувствуя себя отдохнувшей, но не освеженной. Откинула одеяло, села и взглянула на стоявший у постели маленький календарь, а затем еще раз пристально всмотрелась в него.
— Меня так захватило это безумие, что я забыла про свой собственный день рождения!
Ну, не совсем забыла. Время от времени ей вспоминалась эта дата, но она никому ничего не говорила. Дни рождения всегда были ее личным делом, и ей не хотелось шума. Позднее она скажет что-нибудь Веронике; может быть, бабушка поздравит ее, но никакого большого празднества. Ну и отлично!
Идя в душ, она пыталась не думать о маленькой девочке, жившей в ее душе, той, у которой почти никогда не было праздничного дня рождения. Слишком поздно мечтать о забавных шляпках и торте-мороженом. Она стала взрослой.
