Энн Макалистер - Призывающий ветер
Она убрала тарелки, вылила из таза воду и повесила его поверх кухонного полотенца, потом набросила на плечи куртку и вышла во двор. Митч стоял спиной к ней, по-прежнему махая топором. Лейси видела, как напрягаются и расслабляются мышцы под тонкой тканью его рубашки, и чувствовала, как глубоко внутри нарастает знакомое томление. Она облизала губы и вздохнула.
— Я иду на прогулку.
Митч обернулся. Волосы у него взмокли и рубашка на груди потемнела от пота. Смахнув со лба непослушную прядь, он оперся на топор и взглянул на нее. Это был такой взгляд, каким, как представлялось Лейси в фантазиях, мужчины должны смотреть на нее: голодный, пламенный.
И внезапно ее охватило такое чувство, будто в ней отказали тормоза, внутренний голос сказал: будь что будет. Наверно, на нее тоже нашел дурацкий стих, ей безумно захотелось того, чего никогда не хотелось раньше, — испробовать вкуса страсти, вкусить запретного плода. Он молчал, и тогда она сказала:
— Вы можете пойти со мной.
— Пойти с вами? — У него был такой вид, будто она полагает, что он готов сию же минуту заняться жертвоприношением, причем жертвой будет он сам.
Обидевшись, Лейси сердито буркнула:
— Почему бы нет? Или мы поменялись ролями, — пошутила она, — и теперь вы боитесь меня?
— Поберегитесь, Феррис! — У Митча напряглись на лице желваки.
— Ну а что еще прикажете мне думать? — Она пренебрежительно пожала плечами и вызывающе подбоченилась. — Помнится, вы говорили о вкусе к хорошей борьбе. Что-то я не вижу в вас, Да Сильва, особого задора.
— Вы хотите, Феррис, задора? — И не успела она глазом моргнуть, как он в два прыжка подлетел к ней, сгреб в охапку и неистово прижал к себе.
Его губы, пересохшие, алчные, лихорадочно припали к ее губам, требуя такой полной самоотдачи, к которой она не была готова, на которую, казалось, не была способна. Но — о чудо! — она вся без остатка растворилась в поцелуе. Мир закружился, земля зашаталась. И когда Митч наконец отпустил ее, она с трудом очнулась от забытья.
— Ну как? Этого вам хотелось? — Глаза у него сверкали, грудь тяжело вздымалась.
Стараясь унять дрожь в коленях, Лейси вытерла рот рукой.
— На мой взгляд, слишком плотски, — проговорила она голосом как можно более бесстрастным.
Ее целовали множество раз. Гордон тоже внес свою лепту. Но никогда ее не целовали так. Никогда в жизни.
Глаза у Митча пылали.
— Хотите, чтобы я попробовал еще раз?
— Нет! — Она отпрянула назад.
— Тогда не искушайте меня, радость моя.
Лейси стиснула пальцы.
— Если я и искушала, то не понимала этого.
— Не понимали? — Он скептически выгнул бровь.
— Я думала... я думала, что мы... друзья.
Лейси сама не знала, как у нее выскочило это слово. Ведь между ними пробивались только слабые ростки дружбы. На деле в их отношениях преобладало что-то неподвластное рассудку, что-то дикое. И очень опасное.
— Друзья! — Митч вытаращил на нее глаза, потом иронически фыркнул и со вздохом пожал плечами. — Вы случайно не с луны свалились?
— Почему? Потому что не хочу иметь с вами секса?
— Вы хотите, — убежденно сказал он.
Лейси, разъяренная его словами и насмешливой улыбкой, резко отвернулась и бросилась прочь от него.
Но Митч догнал ее и схватил за руку.
— Феррис, постарайтесь взглянуть правде в глаза.
Лейси ничего не ответила, но так и сделала.
Да, он прав, ее и в самом деле неудержимо тянет к нему, хотя она и знает, что ему просто хочется понаслаждаться с ней любовью на травке, не больше того. Митч Да Сильва не терпит привязанностей и не сделает для нее исключения. А Лейси представляла себе все по-другому.
— Я хочу, Да Сильва, чтобы мы были друзьями, — заявила она со всей твердостью, на какую оказалась способна. — И это все.
Ответный взгляд был долгим и тяжелым. Ветер трепал у него на лбу волосы. На скулах ходили желваки, кулаки то сжимались, то разжимались.
— Друзьями так друзьями, Феррис, — наконец жестко произнес он, и в его тоне прозвучало что-то настораживающее.
Поберегись, подумала Лейси.
— Ну тогда... — Лейси шагнула назад и одарила его миролюбивой улыбкой, — я пойду на прогулку.
— Я пойду с вами, — кивнул он.
— Вовсе не обязательно, — быстро сказала она.
— Почему бы нет? Если мы собираемся быть... друзьями? — Митч иронически скривил рот.
Лейси с трудом сглотнула.
— Ведь вы этого хотели?
— Конечно, — с минуту поколебавшись, подтвердила она.
Он взял лежавшую на ступеньках тряпку, вытер лезвие топора и повесил его на крючок, который — как давно это было! — еще ее отец вбил когда-то в стену. Затем, не спуская с Лейси глаз, протянул руку за дверь, снял с вешалки куртку, перекинул через плечо и двинулся следом за нею с пружинистой грацией человека, сознающего силу своего тела.
— Пошли, — сказал он.
Лейси, ты играешь с огнем. Лейси, бойся его. Он коварен. Он вводит тебя в соблазн. И далее в том же духе.
В борьбе с собой Лейси провела всю первую половину дня.
В тот же момент, как он поцеловал ее, надо было бежать. Собрать все свое самообладание и удирать как можно дальше и как можно быстрее.
Но время было упущено. И теперь — ну не дура ли? — она удалялась от дома, выбирая дорогу и ведя за собой Митча, близость которого заставляла ее сердце биться все сильней.
Сначала она не знала, куда они пойдут, но, очутившись на тропинке, поймала себя на том, что направляется к группе сосен, где они с отцом когда-то делали крепость.
Теперь деревья стали старше и нижние ветки выше поднялись над землей. Валялось много сушняка. Но кружевная завеса разлапистых веток по-прежнему создавала своего рода убежище, и Лейси вползла в него, улеглась на спину и засмотрелась на небо сквозь сотканный из иголок узор.
Митч постоял в нерешительности, затем согнулся и проскользнул внутрь.
— Мы прячемся? — недовольно спросил он.
— Нет, — покачала головой Лейси, — всего лишь посетили мое детство.
Тут ей пришло в голову, что у Митча практически не было детства и мальчишкой ему очень редко приходилось развлекаться. И она решила рассказать ему о том, как они устраивали крепость. Ей хотелось разделить с ним радость воспоминаний, заставить его улыбнуться. И она почувствовала счастливое удовлетворение, когда увидела, что он и в самом деле улыбается.
— Мы натаскивали сучьев, обломанных штормом, закрывали ими просветы между ветками, приносили одеяла и с наступлением темноты рассказывали разные истории.
— Истории о чем?
