Ольга Некрасова - Кого ты выбрала, Принцесса?
Полуприкрыв глаза, Наталья смотрела, как Паша с Герой плывут наперегонки. Поджарый Паша яростно загребал руками. Казалось, он в два взмаха обгонит журналиста, но пузатый непостижимым образом держался впереди. И плыл он как-то вяло, и выглядел рядом с Пашей как ленивый морж перед акулой, но, несмотря на все Пашины попытки рвануть, обгонял его на полкорпуса. Доплыв до дальней стенки бассейна, журналист перевернулся нырком и долго плыл под водой. А Паша сжульничал. Повернул назад раньше, стараясь отыграть эти полкорпуса. Но журналист все равно вынырнул впереди него и, показалось Наталье, даже немного подождал Пашу.
Паша еще не сообразил, что Наталье известно все. Он еще торговался. Набавлял понемногу: "Знаешь, мне кажется, что, если твердо себя поставить, можно получить с фирмы не шесть тысяч, а больше. Тысяч десять-двенадцать". Наталья посмеивалась про себя. Было необычайно приятно водить Пашу за нос. Она то почти соглашалась подписать контракт с ножиковой фирмой, то, ломая руки, квохтала, как полная дура: "Я не верю, они нас обманут", "Жила без этих денег и проживу", "Не заставляй меня! Если бы ты меня любил, то не заставлял бы!" Чаще всего Наталья говорила простенькое: "Ты меня не любишь!", и Паша за сегодняшний день раз сто повторил, что любит, три раза падал на колени и два раза дарил розы. А доказать свою любовь делом — в смысле, мейк лав, нот уор — он пытался постоянно. Наталье приходилось ни на шаг не отпускать от себя журналиста, а то Паша норовил притиснуть ее буквально повсюду: в лифте, в коридоре и даже в широченных автоматических дверях отеля, куда мог бы пройти бензовоз.
Ему некуда было деваться. Насколько догадалась Наталья, деньги он еще не получил и не мог получить без нее. Наверное, с доверенностью вышла какая-то осечка. Причем для богатенького Паши был смысл получить деньги здесь, в Израиле. А то в России премию от фирмы сложили бы с доходами от Пашиного собственного бизнеса и налоги накрутили бы такие, что вся премия в них бы и ушла. Завтра вечером Наталье пора было прощаться с Израилем, а Паше, стало быть, прощаться с пятьюдесятью тысячами долларов. Если вычесть время на сон (а Наталья собиралась спать спокойно и долго), у Паши оставалось меньше суток на то, чтобы ее уговорить, и он буквально лез из кожи вон. Даже жалко его становилось, дурака. Он же не знал, что Наталья решила на уговоры не поддаваться. Господь с ними, с долларами. Свою половину, если дадут, она получит в России. У врачей не такие доходы, как у эксклюзивных дистрибьютеров, поэтому налог с нее возьмут по-божески.
Гера выплеснулся из бассейна, как тюлень, и блаженно рас тянулся на бортике. На нем были пестрые шорты почти до колен, с карманами. У нас в таких ходят по улице, а за границей купаются.
Паша поднялся по лесенке, и вид у него был измученный.
— Издеваешься, — жалобно сказал Паша, мешком падая в шезлонг. — В сто раз лучше меня плаваешь. Мог бы обогнать метров на двадцать, так нет, ты меня дразнишь, ты все время плывешь чуть-чуть впереди.
— Я поддерживаю в тебе благородный дух соперничества, — заявил Гера, поглаживая себя по пузу.
— Ты бы еще предложил мне статью в твой журнал написать. Или лопать наперегонки, — уязвленно сказал Паша. — Соревнуются в том, в чем более или менее равны. Ты же не сядешь играть в шахматы с гроссмейстером?
— Не сяду, — подтвердил Гера. — Терпеть не могу шахматы. С четырех лет меня заставляли, я еще ходы записывать не умел — рисовал доску и стрелочки, кто куда ходит.
— Теперь он скажет, что обыгрывал гроссмейстеров, — простонал Паша. — Слушай, а есть что-нибудь, что ты не умеешь?
— Обыгрывал, но не всех. Не умею водить самолет и врать, у меня глаза начинают бегать, — по пунктам ответил Гера.
— Ты не умеешь делать деньги, — заявил Паша.
Наталью передернуло. Если бы Паша стал развивать эту тему, она бы, наверное, не сдержалась и сказала ему все, что думает о его умении делать деньги.
— А мне это неинтересно. Мне интересно читать, писать и валяться. Ты себе представить не можешь, какое это захватывающее дело: валяться и придумывать разные истории. — Гера закинул руки за голову и уставился в небо. — Если бы я разбогател, то валялся бы, пока не умер. Это еще один аргумент против того, чтобы делать деньги.
— Деньги дают свободу, — назидательно сообщил Паша.
— Только не тем, кто их делает, — возразил журналист. — Ты же как белка в колесе: давай, крути, еще, еще!
— Зато я могу позволить себе то, что тебе и не снилось.
— Вот это, что ли? — наивным голосом спросил Гера, кивая на отель и лазоревый бассейн.
— Демагог, — сказал Паша и отвернулся.
Наталья вдруг спохватилась, что за последний час Паша ни разу с ней не заговорил. И плавать наперегонки подбил Геру Паша, хотя помнил же, как разозлили Наталью их гонки на «ямахах». Ага, мы, значит, обиделись, про себя сказала Наталья, глядя в коротко подстриженный Пашин затылок. Изменили тактику: будем лежать и дуться, а эта дура пускай мучается.
Она бы и мучилась. Она бы места себе не находила — Паша точно рассчитал. Но это могло быть вчера, а сегодня Наталья смотрела в его затылок, в его жилистую спину с торчащими лопатками и не чувствовала даже особой злости. На посторонних не злятся. Злятся на своих, а посторонний — он идет себе в стороне, и, если сделает мимоходом какую-нибудь гадость, можно ему так же мимоходом ответить и тут же забыть. А можно вообще не связываться, чтобы не портить себе нервы.
Даже удивительно, до чего безразличен стал Наталье этот Костомаров Пал Василич, эксклюзивный дистрибьютор, тридцати двух лет, с женой в разводе. Совсем чужой. Было противно, что она отдавалась чужому.
— А пойдем-ка мы, Гера, на Красное море, — сказала Наталья. — Может, в последний раз искупаемся. А то завтра в это время надо будет вещи собирать.
О сборах было сказано специально для Паши. Чтоб не забывал.
Журналист молча встал и кивком указал на Пашину сгорбленную спину. Наталья пожала плечами.
— Пойдем через мой номер. Так ближе, — сказала она, беря Геру под руку.
— Ничего, если я у тебя выжму плавки? А то капает, неудобно в таком виде… — подыграл ей журналист.
