Кей Мортинсен - Замок над рекой
– Я осуждаю тебя за твои методы! – заявил он жестко. – За двуличность. За ложные обещания, которыми ты меня кормила.
– Я уже объясняла тебе, почему вынуждена была так поступить. К тому же это не основание для того, чтобы бить стекла в окнах или снимать колеса с мотоцикла... Впрочем, ты уже пообещал, что жизнь моя будет отныне спокойной.
Клод отрицательно покачал головой.
– Я обещал, что будет положен конец травле. Легкой жизни я тебе не гарантировал. Изменить отношение окружающих к тебе я не в силах...
Роми тяжело вздохнула.
– Тогда у меня к тебе одна просьба... Нет ли у тебя мелочи для телефона... Я хотела бы позвонить. Телефон в моем доме ведь до сих пор не работает.
– На возьми! – сказал он достав из кармана горсть монет. – Я сейчас иду в гараж, а потом... – Он помедлил и вдруг спросил: – Ты хочешь попробовать связаться с матерью?
Роми, чувствуя, как замирает у нее сердце, кивнула.
– Тогда я подожду.
– Зачем? – удивленно спросила она.
– На тот случай, если я тебе понадоблюсь. Роми густо покраснела.
– Нет, Клод, не надо. Если вендетта, как ты и говорил, прекращена, то с остальным справлюсь я сама.
С этими словами она повернулась и зашла в телефонную будку, чтобы позвонить домой.
– Папа! – закричала она с облегчением, услышав его голос на другом конце провода. – Это я, Роми! У тебя все в порядке?
– Какое там, в порядке? – срывающимся на хрип голосом ответил отец. – Я, уже больше двух недель, жду не дождусь, когда ты соизволишь сообщить о себе хоть что-то. Ты что, совсем обо мне забыла! Мне здесь нужна кое-какая помощь. Когда твоя матушка, наконец приедет?
Роми застыла, словно громом пораженная.
– Разве... разве она не с тобой?
– О чем ты говоришь, дочка! Если бы она появилась здесь, я это как-нибудь да заметил бы! – раздраженно прокричал отец.
– Боже, папа, но София должна быть вместе с тобой! – задыхаясь от волнения, произнесла Роми. – Она так сказала... Она звонила мне, передавала от тебя привет...
– Разумеется, ее здесь нет. Я все это время ждал и от нее и от тебя вестей, чуть с ума не сошел от волнения. Правда, звонил какой-то американец, спрашивал о ней.
Чувство вины захлестнуло Роми. Все это время отец, оказывается, оставался один! Она покинула его, приготовив, на какое-то время еду, закупив продуктов, и обещала, что вскоре вернется. Конечно, есть соседи, но все же...
– Боже, папа, как ужасно! Мама сказала, чтобы я не звонила тебе, потому что она хочет вывезти тебя к морю и связываться с вами какое-то время будет бесполезно...
– Что толку в твоих извинениях? Я перебираюсь к Джудит, соседке напротив. Я больше не могу со всем управляться сам! – сварливо произнес отец, начал о чем-то говорить дальше, но раздались короткие сигналы, и связь оборвалась.
Роми с обреченным видом повесила трубку. Лицо ее стало серым, как пепел. Получалось, что мать, зная о ее привязанности к отцу, и о том, что Роми не оставит его надолго одного, обманула родную дочь, с которой, хотя и спустя много лет, решила наладить отношения. Все, что она сказала ей, было ложью. Все?!
Перед глазами у девушки плыли красные круги. Переступив порог телефонной будки, Роми споткнулась и, вероятнее всего, упала бы на землю, если бы ее не подхватили крепкие руки Клода.
Словно из тумана выплыло его встревоженное лицо. Его темные волосы сосульками спадали на лоб, и она вдруг поняла, что идет долгожданный дождь.
– Ее там нет? – спросил он настойчиво.
– Нет! – закричала она в истерике. – Нет! Ты доволен теперь?
– Роми, милая Роми, успокойся, – прошептал он нежно.
Роми изумленно подняла глаза, и при взгляде на его красивое мужественное лицо ей так неудержимо захотелось броситься в его утешающие объятия, прижаться к его широкой груди, что она в панике отпрянула и побежала прочь.
Сквозь слезы и струи дождя она ничего не различала перед собой. Она мчалась по улицам поселка, превратившимся в потоки вспененной воды, вздымая тучи брызг, до самой Старой Кондитерской. При виде ставших в последнее время родными стен она с облегчением вздохнула, как вдруг новая волна ужаса накатила на нее: через весь обновленный фасад дома отвратительной желтой краской была намалевана какая-то надпись по-французски.
– О Боже! – простонала она. – Что еще им от меня нужно! Это была капля, переполнившая чашу терпения. Обмякнув, она сползла на землю по стене, совершенно разбитая и отчаявшаяся.
– О Господи, – раздался у самого уха голос Клода. И тут же, к ее удивлению и безотчетному восторгу, руки его обвились вокруг ее плеч.
На этот раз Роми не пыталась вырваться, а, напротив, прижалась к нему с благодарностью.
– Клод! – всхлипнула она, дрожа всем телом не то от холода, не то от нервного потрясения. Руки его сжались крепче.
– Пойдем отсюда, – сказал он.
– Я хочу знать, что там написано. Переведи мне. Что там написано?! – пронзительно закричала она. – Что?
В глазах Клода появилась боль – то, чего Роми могла ожидать от него меньше всего. И ей вдруг стало все равно. Главным было, что этот мужчина, такой близкий и чужой одновременно, жалеет ее и что сейчас она надежно защищена его объятиями.
– Там написано: «Убирайся домой, дочь шлюхи!» – процедил он почти сквозь плотно стиснутые зубы.
– О нет! – вырвалось у Роми. Ее затрясло. – Дождь... Пойдем в дом, – пробормотала она.
– Нет, – сказал Клод, удерживая ее. – Ты пойдешь ко мне домой. В мой замок!
– Зачем? – испуганно спросила она. В новом своем качестве, нежный и чуткий, Клод пугал ее не меньше, чем раньше. Пугал и... завораживал. Сейчас он мог вить из нее веревки. Роми попыталась вырваться, но длинные твердые пальцы не отпускали ее. – Клод, пожалуйста!
– Я не могу бросить тебя, – сказал он резко. – И я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.
Роми окаменела.
– Ты думаешь, меня может подстерегать какая-то опасность?..
– Я не знаю, что тут можно думать, но рисковать тобой я не желаю. Бога ради, пойдем скорее ко мне, пока ты совсем не окоченела. Через эту крышу в час проливается доброе ведро воды, поэтому ты пойдешь ко мне, хочется тебе этого или нет! Понятно?
Роми вдруг и в самом деле ощутила себя слишком несчастной и бессильной, чтобы спорить с ним.
– В чем ты сейчас нуждаешься, так это в тепле, – сказал Клод нежно.
Роми подняла глаза и невольно сжалась. Если его мокрая от дождя рубашка просвечивала насквозь, то, что должно было твориться с материей ее тонкой светлой блузки, прилипшей к груди!
– Клод! – жалобно всхлипнула она. – Мне не по себе оттого, что здесь есть кто-то, кто желает причинить мне зло. А потом, как это ни ужасно, я начинаю приходить к заключению, что моя мать, возможно, и в самом деле... лгунья!
