Ингрид Реймс - Радость и грусть
Она бросила голодный взгляд на его рот — и уже не могла отвести глаз. Надо думать о маме, о Барбаре… о том, как Нолан оскорбил меня, отказался верить мне, мысленно увещевала она себя. Тщетно! Пламя вышло из-под контроля, охватило ее всю, и она инстинктивно догадалась, что Нолан испытывает то же самое.
— Ведь ты знаешь, во что меня вовлекаешь. Ты же меня провоцируешь!
Нолан двинулся к ней, вот он уже крепко обнял ее. На сей раз они оба знали, что он не старался силой удержать ее или причинить боль.
Патриция не пыталась вырваться. Она просто стояла, глядя на него, ожидая… зная продолжение.
— Ты понимаешь, что сейчас я не смогу остановиться? — хрипло произнес Нолан. — Ты знаешь, что произойдет… чему суждено произойти…
— Ты же ненавидишь меня, — напомнила Патриция, делая вялую попытку вернуть их обоих в реальный мир.
— Да, — мрачно признался Нолан, — я тебя ненавижу. Я и себя ненавижу. Я презираю нас обоих. Я же знаю, кто ты — и все равно хочу тебя. Господи, как я хочу тебя! Зачем только я тебя сюда привез!
— Так отпусти меня, — просто ответила Патриция.
Она не собиралась умолять. Гордость мешала ей просить его. Гордость, больше ничего. Страсть, охватившая ее, жажда слиться с ним не играли тут никакой роли. Так ей казалось, так она успокаивала себя, ища оправдания своему поведению.
— Не могу, ты же знаешь.
— Из-за Вивьен? — прошептала Патриция.
Во рту у нее пересохло, сердце колотилось так, что трудно стало дышать, кружилась голова. Нолан опустил взор на ее рот. Подняв руку, провел пальцем по ее нижней губе. Ощущение грубоватой кожи, коснувшейся ее распухших от недавних поцелуев губ, заставило Патрицию содрогнуться от чувственного удовольствия, и она поняла, что Нолан это заметил.
Он замер. И Патриция затаила дыхание. Казалось, сам воздух вокруг них потрескивал от электрических разрядов.
— Ты ведь догадываешься, что делаешь со мной, — прошептал Нолан, опуская голову.
Патриция неосознанно прикусила его палец, но он стал поглаживать ее губы изнутри, вызывая новые ощущения.
— Посмотри на меня, — потребовал Нолан. — Посмотри, что ты со мной творишь. — Она не смогла сдержать стон наслаждения, и он снова произнес: — Посмотри.
Патриция повиновалась, и ее глаза расширились, когда она увидела страстное желание, возбуждение, яростное мужское требование в его темном взоре. Она не могла отвести взгляд и не могла сделать так, чтобы он не увидел ответной страсти на ее лице.
Тогда она отдалась охватившему ее чувству, лаская его палец кончиком языка, словно пробуя на вкус. Патриция едва расслышала, как Нолан что-то пробормотал, прежде чем прильнуть к ней губами. Затем он обнял ее, не отрывая губ, поднял на руки и понес в спальню.
Патриция как в тумане заметила приглушенные тона отделки стен, пушистый ковер, два строгих шкафа, большую кровать с полированным спинками, старинные льняные простыни. Уловила чистый свежий запах кедра и сандалового дерева.
Когда он опустил ее на кровать, Патриция увидела на наволочках вышитые гладью переплетенные вензеля.
— Я не должен этого делать. Это противоречит всему, во что я верю, всему, что я…
— Так отпусти меня, — еще раз тихо повторила Патриция.
Нолан обхватил руками ее лицо, глядя прямо в глаза.
— Ты этого хочешь? — Он усмехнулся и провел рукой по ее нежной коже, от шеи к вырезу платья.
Господи! Она не просто почувствовала, а буквально увидела, как налились ее груди под его руками. А когда он склонил голову и начал медленно дразнить ее губами и языком, Патриция задрожала.
Запах его кожи, его волос, его тела наполнил ее ноздри, как приворотное зелье, приготовленное с помощью черной магии.
— О, Нолан… — выдохнула она его имя, и в этом тихом стоне отразилась вся сила ее желания.
Она закрыла глаза, выгибая тело. Остатки самоконтроля, рассудительный внутренний голос — все исчезло, сметенное, как лавиной, напором страсти.
Патриция ощущала тепло его дыхания на своей коже. Ей хотелось запустить руки в его волосы, притянуть его еще ближе к себе, слиться с ним. Он целовал грудь, проглядывавшую между пуговицами, стягивавшими верх платья. Отодвигая губами ткань, играл с ее возбужденным телом, намеренно дразня и мучая ее.
Патриция уже преодолела грань, когда она еще могла бы призвать на помощь гордость, здравый смысл, чувство собственного достоинства. Теперь ею целиком завладела дикая примитивная потребность удовлетворения страсти. Когда рука Нолана легла на ее грудь, она закричала от нетерпения, желая, чтобы он коснулся ее обнаженного тела, чтобы она могла ощутить его без преград, всей кожей.
Она так страстно хотела его, что начала яростно рвать на себе платье, не сознавая, что делает.
— Что с тобой? Чего ты хочешь? — хрипло спросил Нолан, накрывая ее руку своей. — Скажи мне. Я хочу это слышать!
Патриция облизнула сухие губы кончиком языка, содрогаясь от внутреннего огня.
— Я хочу тебя, Нолан…
— Хочешь? Ты хочешь, чтобы я сорвал с тебя одежду, чтобы увидел твое обнаженное тело… ласкал его руками… губами…
Патриция застонала, представив себе все, что он говорил. Она смотрела ему в глаза и видела в них ту же страсть, ту же жажду. Что бы Нолан ни говорил прежде, это было уже давно, в другой жизни. Сейчас же, здесь, они жили вместе одним желанием. Охватившая его страсть была столь же велика, и он тоже не мог контролировать происходящее.
Может быть, потому, вместо того чтобы бороться с ним, пытаться вернуться к реальности, сопротивляться, она позволила ему увидеть в ее глазах все то, что испытывала. Страстное, взрывное, всепожирающее физическое желание.
— Да, я хочу этого. И еще больше, много, много больше, — хрипло призналась она, поддаваясь порыву не просто катиться вместе с лавиной чувств, но подталкивать ее, усиливая ее скорость и мощь.
Где-то там, далеко, притаились боль и страдания, но сейчас… сейчас она испытывала лишь наслаждение от того, что оказалась в опасной ситуации, за которую сама же несла ответственность. Она знала: что бы ни говорил Нолан, ей достаточно лишь протянуть руки… вот так… и начать расстегивать его рубашку… Но не все пуговицы сразу, а медленно, по одной. Теперь скользнуть рукой внутрь, под тонкую ткань, и гладить, гладить мощные плечи, а кончиком языка тем временем нежно лизнуть впадинку у его шеи и двинуться дальше, к твердому подбородку.
Патриция услышала его стон, ощутила, как содрогнулось его тело, и поняла: теперь он это сделает. Сделает именно то, чем ей грозил. Она почувствовала, как его руки начали лихорадочно расстегивать пуговицы на платье, как они дрожат, когда он касается ее кожи. Но вот он стянул вниз платье, обнажив грудь. Лучи заходящего солнца золотили ее кожу, и ей почудилось, как он пробормотал:
