Эмма Ричмонд - Сюрприз для мужа
Она страстно принялась водить руками по его телу. Она ласкала его там, где давно мечтала, и он вздрагивал и лишь крепче прижимал ее к себе. Его поцелуи были нужны ей, она мечтала о его губах, о его поцелуях. Вытянувшись дугой так, чтобы он мог дотянуться до ее шеи, Джеллис перекатилась и оказалась сверху, чтобы самой было удобнее целовать его и чувствовать тепло его тела всей своей плотью. Может, он не совсем этого хотел, но ей было все равно, она слишком страстно желала его.
— Вот так это было?
— Да. Может, не столь отчаянно, но так. У нас всегда была потребность касаться друг друга, обнимать…
— Мы можем предохраниться другим способом, — пробормотал он.
— Нет, — нервно смеясь, сказала она. — Я их ненавижу. И ты тоже.
— И я?
— Да.
— Тогда можно придумать иной способ безопасной любви. Есть много способов, — воодушевился он, пробегая пальцами по ее стройной спине. — Может, это не так удовлетворяет, как полное слияние, но все же приносит удовольствие, радость и наслаждение.
— Да, — согласилась она. Она была готова согласиться с любым его предложением. Она погладила его лицо, его дорогое лицо, которое не казалось ей больше таким суровым, и снова поцеловала его в губы, и страсть заставила ее забыть о всякой осторожности.
И наконец, насладившись любовью, они долго смотрели в глаза друг другу, словно боялись отвести взгляд и любое движение и нерешительность могли бы нарушить очарование.
— Ты не сожалеешь? — хрипло спросил он. Она покачала головой.
— И ни о чем не думаешь?
Она снова покачала головой. Ее волосы скользнули на обнаженное плечо и устремились к нему на шею.
— Джеллис!
— Да? — хрипло произнесла она, не сводя с него глаз.
— Я хочу быть только здесь.
— Да.
— И не хочу ничего, кроме этого.
— Да.
Подняв руку, он нежно дотронулся длинным пальцем до ее щеки, потом до губ, до густых ресниц.
— Я хотел бы сохранить этот миг на всю жизнь, — по-французски сказал Себастьен. Он принялся расчесывать пальцами ее волосы, пробегая по густым прядям. — Этот миг останется со мной на всю жизнь. Хотя другие воспоминания заблокированы у меня в голове, и я больше ничего не могу вспомнить. Но если я чему-то и выучился за эти четыре месяца, так это тому, что каждым моментом в жизни надо наслаждаться, хранить его. Каждым мигом, каждой минутой — потому что они могут никогда не повториться вновь. И вот так же я хочу сохранить это, сберечь это для моих будущих темных дней, запечатлеть, чтобы бороться против грядущей боли и обид… Ты нужна мне, Джеллис. В этот краткий миг ты нужна мне. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да, — прошептала она. — Никто из нас не знает, что нас ждет за углом, и мы должны хвататься за каждый миг и сделать его прекрасным. Но, Себастьен, я не вынесу…
— Шшш. — Он прижал пальцы к ее затылку и повернул голову так, что смог коснуться губами ее губ и страстно прижаться языком к рту. Потом раздвинул ее губы и, негромко застонав, лег на нее сверху. И несколько часов, пока ребенок не проснулся для очередного кормления, они, обнаженные, лежали на ее кровати и нежно изучали друг друга, чтобы сохранить воспоминания на грядущие мрачные дни.
Пока Джеллис кормила малыша, Себастьен лежал рядом и смотрел на нее, любуясь ребенком и гладя его по маленькой голове.
— Он красивый, — хрипло заметил Себастьен.
— Да. Уже пора завтракать, а мы еще не искупали его, — грустно сказала она все еще хриплым после занятий любовью голосом.
— У его мамы были более важные дела.
— Да. — Она посмотрела на Себастьена и не смогла удержать улыбки от переполнявших ее чувств. Глаза ее сказали все, что она не могла выговорить. А глаза Себастьена потемнели от нового приступа страсти.
С акцентом, сдавленным голосом он пробормотал:
— Как мог я тебя обмануть? Оставить тебя? И как ты можешь быть такой после всего, что случилось?
— Я люблю тебя, — просто ответила она. — И всегда любила. И не думаю, что смогу перестать любить тебя, даже если бы этого захотела.
— А я не хочу, чтобы ты этого захотела. — Он крепко пожал ей руку и гортанно продолжил: — А ты давно не кормила его сама?
— Давно, — хрипло ответила она. — Ты лежал бы и смотрел, как я…
— Я могу представить себе, что было бы дальше, — сдавленным голосом пробормотал он. Нагнувшись, он коснулся языком ее великолепного сосочка и застонал. — Я постоянно хотел бы… — Он бессильно улыбнулся и пожал плечами, но не закончил предложения. Ему и не надо было это делать. Он и так выражал ее желания, и пока Джеллис кормила ребенка, Себастьен ласкал и гладил ее тело так, что она стала изнемогать от переполнявших ее чувств. — Я не помню, как я любил тебя, — тихо сказал он, — но хочу запомнить это на будущее. Я никогда больше этого не забуду. Никогда. Пойди, позвони доктору, — настойчиво попросил он ее. — А я присмотрю за Себастьеном.
Не в силах ничего сказать, Джеллис кивнула и отдала ему ребенка и бутылочку. Потом накинула халат и пошла вниз, чтобы позвонить доктору. Она чувствовала себя любимой, удовлетворенной, желанной. Трепетной рукой набрав номер, стала ждать ответа.
Через несколько минут она вошла в спальню и остановилась с улыбкой на устах. Все еще нагой, Себастьен стоял на коленях, склонившись над своим смеющимся сынишкой, лежавшим на кровати, и держал над ним плюшевого мишку. У него было прекрасное тело — узкие бедра, длинные стройные ноги, широкая спина. Его темные волосы вились кольцами на шее, и Джеллис почувствовала страстное желание запустить в них пальцы. Страстное, непреодолимое желание.
«Может, он не помнит меня, не помнит нашу свадьбу, может, он обидел меня. Но сейчас я ничего не стала бы менять. Мы построим новые воспоминания, а со временем… может, со временем, если я проявлю терпение, он произнесет те слова, которые еще не высказал. Скажет, что он любит меня». И, может быть, она сделала непроизвольно какое-то движение, потому что он обернулся, опустил медвежонка и сонно улыбнулся.
— Мишка и Себастьен хотели поговорить. — Он с улыбкой перевернулся и взял ребенка на руки. — Ну, ты дозвонилась?
— Гмм. Завтра утром, в девять тридцать.
— Завтра? — разочарованно сказал он.
— Гмм. Сегодня он не может меня принять.
— Тогда нам придется… импровизировать.
— Гмм. — Радость окрасила ее щеки румянцем, и она отвернулась. — Мне надо принять душ.
— А если его светлость заснет, я присоединюсь к тебе. Если можно, — мягко добавил он.
Щеки ее порозовели, она кивнула и вспомнила, как они вместе принимали душ. И когда он все-таки пришел к ней, ее охватил прежний восторг. У нее не было желания высказывать это вслух. Ни одним взглядом, или словом она не дала бы ему понять, что чего-то не хватает. Что воспоминания о его проступке все еще не стерлись у нее из памяти. Как и страх, что все может повториться вновь. И весь день, и всю ночь, когда он пришел к ней в постель, только она произносила слова любви, которые страстно мечтала услышать от него.
