Элизабет Эштон - Парижское приключение
Рени, похолодев от ужаса, смотрела на нее. Она вспомнила, как один старый друг Авы не раз сжигал ненужные бумаги в мусорной корзине прямо в ее офисе. Но у них никогда не происходило ничего страшного: ящик был металлическим, — на этом настояла Ава, знавшая о привычках своего компаньона, — и его можно было быстро отодвинуть и залить огонь. Но можно представить, что случилось с платьем из шифона.
— То есть… оно загорелось? — выдохнула Рени.
— Естественно, — пожала плечами Антуанетта.
— Вы выдумываете, — усмехнулась Джанин. — Месье никому не разрешает курить у себя в кабинете. И если бы такое действительно случилось, то мы знали бы об этом.
— Нет, не знали бы, — ее глаза сузились. — Об этом я позаботилась. Если бы это происшествие было каким-то драматичным, захватывающим, грандиозным, то оно стало бы рекламой для меня, но такая betise…[42] Да люди просто посмеялись бы надо мной. Это нужно было скрыть. А что касается курения, то… Как это говорится?.. А! Все мы крепки задним умом. — Уловив скептический взгляд Джанин, она снова заговорила, слегка понизив голос, и слова ее звучали правдоподобно. — Это случилось, когда салон закрывался и почти все уже разошлись по домам. Тут в кабинет входит Леон с каким-то monsieur. Тот хотел посмотреть на одно платье, — он надеялся купить копию этого платья подешевле. Я тоже там, я надеваю его и подхожу. Они разговаривают. О, слышали бы вы их разговоры! Месье предлагает Леону сигарету, и они продолжают разговор. Тут-то это и случилось. Они действовали очень быстро: сорвали платье, завернули меня в плед, и Леон повез меня в больницу. Я сказала ему: «Не смейте никому рассказывать о том, что случилось. Все это из-за вас, из-за вашей неосторожности». Это были последние слова, которые я сказала ему.
— Но вы получили щедрое вознаграждение, — Джанин многозначительно обвела взглядом ухоженный двор.
Глаза Антуанетты потемнели, и она сказала:
— Да, а что же ему оставалось делать? Я серьезно пострадала. Он сдает мне этот дом в аренду, освобождает меня от работы до тех пор, пока я не стану такой, как прежде.
— И наконец делает вам предложение? — предположила Джанин, не забывая о цели их визита. У Рени сжалось сердце, когда она осознала, что Леон несет ответственность за это несчастье. Как же он должен был ругать себя. Теперь понятно, почему его лицо омрачалось всякий раз, когда упоминалась Антуанетта. Он сказал однажды: «Я шесть месяцев не курил, так я наказывал себя». Удивительно, что он вообще смог курить после этого. Похоже, Леон сделал все, что было в его силах, чтобы вознаградить Антуанетту, вплоть до женитьбы на ней. Но слова француженки опровергли эту сплетню.
— Non, — опять расхохоталась она. — Это подождет. Нужно, чтобы исчез шрам. (Неужели, у нее все-таки остался шрам?) Когда Туанет будет выходить замуж, об этом будет говорить весь Париж. Леон сделает для меня самое невероятное платье, и все женщины будут мечтать о таком до конца своих дней.
Значит, Леон пока свободен, но он должен знать, что Антуанетта только выжидает, пока не пройдут шрамы — или шрам — и тогда она предъявит все свои требования. Но почему же тогда он сделал предложение ей? Рени была в растерянности.
— Месье уже видел вас? Он знает, что вы поправились?
— Еще нет, — на губах Антуанетты заиграла торжествующая улыбка. — Я хочу сделать ему потрясающий сюрприз. Когда салон опять начнет работать, появлюсь я, еще красивее, чем раньше. Можете представить себе его восхищение и радость?
Рени представила. Она также поняла, что ее собственным надеждам и стремлениям пришел конец. Антуанетта была ей даже симпатична. Хотя она и просидела так долго в полном одиночестве, закутавшись в вуаль, она вовсе не скучала, а забавлялась тем, что представляла себе, с каким любопытством, должно быть, соседи смотрят на ее наглухо закрытые окна и ее черное одеяние, и тешила себя мыслями о своем триумфальном возвращении.
— То есть, вы хотите сказать, что не виделись с месье Леоном после того случая? — уточнила Джанин.
— Неужели вы думаете, что я приняла бы Леона, когда была похожа на нелепое чудовище? — резко сказала Антуанетта. — Мне пришлось сделать здесь пересадку тканей, — она дотронулась до своего округлого подбородка. — О, он вел себя как полное ничтожество. Я всегда подозревала, что он такой. Эти цветы, которые он посылал мне! Таких полно в любом цветочном магазине. Я выбрасывала их в мусорный ящик. — Рени издала возглас изумления, и Антуанетта вновь рассмеялась. — Вы сентиментальная английская барышня, — усмехнулась она, — мягкостью и всепрощением мужчину не удержишь. Они презирают то, что достается им с легкостью. А по поводу цветов скажу вам так — я, как всякая француженка, практична, и предпочла бы, чтобы он лучше прислал мне те деньги, которые потратил на них. Я передала ему это через маман, но не думаю, что она сказала ему. — Она презрительно глянула на мышку.
— Non, — пробормотала мадам Морель. — Зa n'est pas comme il faut[43], — и вдруг, неожиданно осмелев, добавила: — Ты была жестока к нему, Туанет. Ты не так уж сильно пострадала. А когда он умолял о встрече с тобой, ты велела передать ему, что ненавидишь его, что никогда не простишь и никогда не захочешь видеть его.
— Я хотела наказать его, — холодно сказала Антуанетта, и Рени почувствовала, что ее симпатия к девушке куда-то улетучивается. — Eh bien, теперь все позади. И я скоро вернусь.
— Вы хотите сказать, что собираетесь вернуться, — резко сказала Джанин. — Но это может оказаться не так просто. Месье Леону и парижской публике очень понравилась ваша преемница.
— Моя что? — Антуанетта уставилась на Джанин. — А, эта. — Она, изогнув свой белый пальчик, показала на Рени. — Ma foi[44], она никогда не сможет занять то место, что занимала я и в сердце Леона, и в его салоне. Эта мысль абсурдна.
Она с уверенной улыбкой на лице откинулась на спинку стула, и лучи солнца, упавшие на ее волосы, превратили их в расплавленное золото. Ее руки и шея на фоне черного балахона светились так, словно были вылеплены из розового мрамора. Ее глаза, осененные густыми ресницами, насмешливо поблескивали.
— Ваше время длилось недолго, и оно прошло, ma chиre, — обратилась она к Рени. — И Леон, и Париж даже не вспомнят о вас, когда вновь увидят меня.
Рени знала, что так оно и будет. Ее маленькая победа и интерес Леона к ней исчезнут перед великолепием этой взошедшей звезды. Но Джанин пришла в негодование.
— Я не поклонница Леона Себастьена, — сказала она, — но не думаю, что он так слаб и позволит вам и дальше эксплуатировать себя. Вы и так чересчур много извлекли для себя из этого маленького происшествия, и он может счесть, что возместил вам все сполна, а помня, как вы унижали его, он наверняка пришел к выводу, что вы больше ничего не заслуживаете.
— Ну перестань, Джани, — увещевала ее Рени. — Он… Он все еще помнит о ней, я знаю, — ее голос задрожал, но она справилась с собой. — Мадемуазель Морель права, он будет очень счастлив, если она вернется. А что касается меня, то я всего лишь ее дублер. А когда возвращается главный исполнитель, то о дублере все забывают.
— Не всегда, — поправила ее Джанин. — Иногда дублер добивается такого успеха, что свергает звезду с ее пьедестала.
— Я никогда не была на пьедестале и прекрасно знаю свое место, — спокойно сказала Рени.
Чувствуя, что не может дальше выносить этого разговора, она поднялась со стула. Она получила ответы на все свои вопросы, и оставаться здесь дольше не имело смысла. С мягким достоинством она обратилась к Антуанетте.
— Спасибо вам за то, что вы были так добры и приняли нас. Я вам очень благодарна. Сейчас нам пора идти.
В глазах Антуанетты мелькнуло восхищение.
— А вы хорошо держались, — признала она. — Вы, конечно же, влюблены в него. — Рени вздрогнула. — Он умеет охмурять. И вы, наверное, уже размечтались вовсю. Сожалею, но я должна разрушить ваши планы.
— Мои чувства никого, кроме меня, не касаются, — твердо сказала Рени.
Никого, и меньше всех Леона.
— Tant mieux[45], — пожала плечами Антуанетта. — Можете передать Леону, что когда он вернется из отпуска, я буду уже с ним. Пусть он подготовится к этому.
— Простите, но я предпочла бы не говорить с ним о вас, — гордо ответила Рени.
Антуанетта зло захохотала.
— Да вы никак хотите, чтобы все оставшееся вам время принадлежало только вам? — с вызовом сказала она. — Не будьте так глупы и не пытайтесь соперничать со мной, ma chere.
Глаза двух девушек встретились: темные — злобно поблескивали, серые — смотрели холодно и твердо.
— Даже не смею об этом мечтать, — ответила Рени. — Adieu, мадемуазель Морель.
Антуанетта не шевельнулась, а ее мать бросилась открывать входную дверь. Джанин, поднявшись, вдруг бросила по-английски в адрес Антуанетты: «Сучка!». Рени слегка улыбнулась и прошла через комнату, увешанную фотографиями, с которых смотрело лицо Антуанетты. Джанин, конечно, отвела душу, но Антуанетта не так хорошо знала английский, чтобы понять, какое впечатление она произвела на ее подругу.
