Дорис Смит - Огонь ласкает
— Грипп? — повторила она, вглядываясь в пылающее покрасневшее лицо и слезящиеся глаза.
— Это просто смешно, миссис Гибсон… — начал Кен.
Мама не дала ему договорить: она распахнула полы его халата на груди и расстегнула пижамную куртку. Пижама была ярко-красная, но — я с удивлением моргала — не краснее груди, которую закрывала.
— Кен, у вас когда-нибудь была корь? — мягко спросила мама.
— Нет.
— Очень на нее похоже. Наверное, вы подхватили ее в детской больнице.
Комбинация маминого ласкового голоса, его испуганного лица и алой сыпи была для меня уже слишком. Я старалась отвести глаза от широкой пятнистой груди, но не могла. Я расхохоталась как сумасшедшая. Кен бросил на меня уничтожающий взгляд.
— Миссис Гибсон, я не могу валяться здесь. Я должен ехать домой.
— Дорогой мой, все, что вы должны, — это позволить позаботиться о вас. Для разнообразия. Ложитесь обратно и укройтесь одеялом. Я позвоню доктору.
Он секунду смотрел на нее, явно желая что-то возразить, а потом, смирившись, закинул ноги на кровать. На меня он и не взглянул.
— Ой, мамочка! — сдавленно хихикала я на лестнице. — Ты была великолепна!
— А ты просто невыносима! — выпалила она. — Кон, как ты могла? Как ты могла смеяться над ним?
К своему изумлению, я поняла, что она говорит абсолютно серьезно.
Вызванный врач сообщил, что подъедет чуть позже.
— Так что, как я полагаю, ты будешь дежурить у постели больного, — заметил Саймон и вопросительно посмотрел на меня. Мы с ним договаривались пойти посмотреть соревнования местных гончих.
— Разумеется нет! — ответила за меня мама. — Она явно не лучшее лекарство для больного!
Голос был спокойным, но я знала, что она все еще не простила мне моего утреннего веселья.
Наш пациент выглядел еще более агрессивно, когда я принесла ему поднос с завтраком. На этот раз я не смеялась. Он причесался и теперь был просто Мистер Достоинство.
— Крикните, если захотите добавки, — натянуто сказала я.
Он не крикнул; вскоре мы услышали, как он спускается по лестнице в ванную этажом ниже.
— Так не пойдет, — заметила мама. — Он совсем расхворается.
Она обвиняюще посмотрела на меня, и не без причины. Мансарда никак не место для больного: она тесная, там нет камина, к тому же не так уж легко носить подносы наверх по крутой лестнице.
— Хорошо, пусть переселится в мою комнату. Я пойду сменю белье и перенесу свои вещи, — пообещала я.
«Интересно, что бы об этом подумали на работе», — размышляла я, идя сообщить Кену о его переезде. Жалко только, что у нас не было инвалидного кресла — в фильмах пациентов все время возят в них по длинным белым коридорам, а я люблю все делать как следует.
Когда я вошла в комнату, картина уже изменилась. Иов больше не был на своей горе, он лежал на постели, одеяла сбились в комок, лицо он сердито спрятал в подушку. Чуть тронутый поднос с завтраком стоял на полу.
— Вы не хотите еще чаю? — спросила я самым сладким голосом, на который была способна.
— Нет, спасибо. — Он беспокойно перевернулся на спину. — Кажется, у меня что-то с желудком.
Он сказал это таким тоном, будто я во всем виновата, но я сдержалась.
— Вам действительно очень плохо, — сказала я, стараясь подражать маминым ласковым интонациям.
— Да, плохо.
Он снова повернулся на бок и спрятал лицо в подушку, как капризный ребенок.
— Не волнуйтесь так. Если будете так крутиться, вам станет только хуже.
— Ты не представляешь, как я себя чувствую. Мне уже не может быть хуже. — Он снова повернулся и посмотрел на меня. — Могу я наконец остаться один?
— Ну, дело все в том… — И я объяснила ему, что мы с ним меняемся комнатами.
Он пришел в ярость:
— Мне не нужна твоя комната. В ней нет необходимости. Мне и тут хорошо.
— Нет, нужна, — сказала я. — Мы все завтра выходим на работу, а мама не может носить подносы по этой лестнице, ей это вредно.
— А я и не прошу ее об этом, — прорычал он и сел, глядя на меня горящими глазами. — Полагаю, врач найдет для меня место в больнице.
— С вашей корью я бы на это не очень рассчитывала, — огрызнулась я, и вдруг мне стало его жалко. — Вот что я вам скажу — давайте я вас вымою, пока мы ждем врача.
Я имела в виду лицо и руки. Ничем не могу помочь, если он был настолько глуп, что подумал, будто я покушаюсь на еще какие-нибудь части тела. Он вцепился в одеяло и натянул его до самого подбородка.
— Даже и не заикайся об этом! — Я уже было хотела рассмеяться, как вдруг он ядовито добавил: — Я не допущу, чтобы за мной ухаживали, как за младенцем, тем более в этом доме! И не воображай, что я не поехал бы в Швейцарию, если бы мог!
«Ухаживали, как за младенцем», «Швейцария». Когда до меня дошел весь смысл этих слов, я онемела. Он все слышал и все эти три дня думал об этом, выжидая момент, чтобы отомстить мне. Габариты здесь не имели значения — можно быть размером со слона и все равно оставаться мелким и мстительным.
Я повернулась и выбежала из комнаты.
Мы с Саймоном пошли на собачьи соревнования одни. Линда объявила, что она и Терри Лейн собирались покататься на пони, а Мария знала, когда надо оставить людей вдвоем. Далеко не все рестораны рано открывались на следующий день после Рождества, но мы все-таки нашли один такой и пообедали там.
Рождественские праздники еще не закончились. Сегодня вечером мы шли на представление, насколько я понимала, с Терри, так как билет Кена освободился, но для меня Рождество завершалось сейчас.
Выходя из машины, я попала каблуком в трещину на тротуаре; Саймон удержал меня, и мы рассмеялись. Потом вдруг он притянул меня к себе, моя голова уткнулась в его плечо, и мы обнялись так крепко, словно не в силах были отпустить друг друга.
— Милая Кон… я же обещал этого не делать.
— Я знаю, Саймон, я понимаю…
— Мы же договорились дать друг другу время на размышления, помнишь, и я не собираюсь нарушать наш договор. Как бы мне этого ни хотелось.
Он выпустил меня из объятий, не поцеловав. У меня не было такой силы воли, как у Саймона, и про себя я плакала всю дорогу домой.
Мама сообщила, что Кен перебрался в мою комнату и что врач приходил и прописал кучу всяких лекарств. Она сообщила, что пациент чувствовал себя настолько хорошо, насколько это возможно при кори, а когда я спросила, хорошо ли он себя вел, мама сухо ответила, что пока он не рвал одеяла и не бросал лекарства на пол.
— Хотя мне кажется, что он очень хочет это сделать, бедняжка. Он ужасно смущен и стесняется. Думаю, тебе лучше не ходить к нему, Кон. Я хочу, чтобы он отдохнул.
