Дэй Леклер - Поймать призрака
Экран вспыхнул и погас.
– Ровно десять минут, – сказал он, взглянув на часы. – Соответствует времени автономного питания камеры. – Он поставил время и начал просматривать свои заметки. – Выходит, что электричество включалось дважды. Каждый раз звонили колокола. Потом взорвались лампочки и появилась белая вспышка. Что означает… – В его глазах появилось задумчивое выражение. – Для полной уверенности нужно прокрутить ленту с колокольни.
– Для полной уверенности в чем? – Ее голос панически повысился. – О чем ты говоришь?
Он положил руку ей на плечо.
– Успокойся. Я сформулировал гипотезу, объясняющую последовательность событий. Мы ее сейчас проверим. – Он вытащил кассету, вставил другую и нажал воспроизведение. – Это из камеры на ступеньках колокольни. – Он остановил ленту и показал на свисающую вдоль стены веревку. – Я хотел зафиксировать обе веревки, которыми звонят вручную, и автоматический таймер.
– А таймер почему важен?
– Потому что он запрограммирован, чтобы колокола звонили в определенное время.
– Я знаю. Это для того, чтобы не приходилось звонить вручную. И что же? В чем твоя гипотеза?
– Посмотрим ленту, и увидишь.
Она нажала кнопку на пульте, и на экране снова появились даты и время съемки. Зак присел на корточки у телевизора.
– Десять часов. Энергия отключается… вот… и появится снова ровно в 10:05 примерно на три секунды. – Они ждали молча. Как и было предсказано, свет зажегся в десять минут одиннадцатого. – Теперь внимание на таймер! Если моя гипотеза верна… Вот оно! Видела?
– Когда включился свет, стрелки установились на двенадцати, – отметила Рейчел. – И что?
– И то! Таймер цифровой, – сказал он, крутнувшись, чтобы посмотреть на нее. – Когда энергия исчезает и появляется, часы автоматически устанавливаются на двенадцать. Так ведут себя большинство цифровых часов, если у них нет резервного питания.
– Я знаю. И чертову штуку приходится постоянно перепрограммировать. Это страшно надоедает. И какое это имеет отношение…
Он вскочил.
– Колокола, сердце мое. Колокола должны звонить в двенадцать часов. Электричество отключается и включается снова, часы автоматически устанавливаются на двенадцать и запускают колокола.
– А 35-миллиметровые камеры? – подумав, спросила она. – Что-то должно было запустить их.
Он кивнул.
– Что-то и запустило. На какое-то время у нас появилась энергия, и я разбирался с оборудованием, а Курт валял дурака с генератором. Детектор движения сработал на нас и запустил камеры. – Он покопался в груде фотографий. – Вот, смотри.
На снимках были изображены Курт и Зак, переходящие из одного конца комнаты в другой и проверяющие оборудование. Он был прав. Они должны были воздействовать на детектор движения.
Она отбросила фотографии.
– Ну а что со взрывающимися лампочками и шаровой молнией?
– Всплеск напряжения. Я тебе покажу. – Он запустил ленту. – 10:09. Свет снова включился. Теперь смотри на лампу в углу экрана. Видишь, как ярко она светится? А теперь… – Лампа взорвалась. Секунду спустя белая вспышка заполнила экран. – Я покажу еще раз в замедленном темпе.
После нескольких просмотров ей пришлось согласиться, что вспышка появляется из взорвавшейся лампы.
– Так оно и должно было произойти, – сказал он уверенно. – Произошло короткое отключение энергии. Когда подача восстановилась, цифровой таймер показал двенадцать и зазвонили колокола. Затем всплеск напряжения взорвал лампы, что послужило причиной молниеподобной вспышки. Вполне рациональные, логичные объяснения.
Отчаяние охватило ее.
– Ты прав. Очень логично, – прошептала Рейчел.
Он схватил отброшенные ею фотографии и быстро просмотрел их.
– Мне еще нужно проверить наружные камеры, но это не составит большой проблемы. Как только Курт…
– Я… я уверена, что он найдет разумное решение.
Зак замер, потом бросил фотографии на стол. В два шага он оказался возле Рейчел. Поднял с кушетки и крепко обнял ее.
– Мне жаль, Рейчел, – бормотал он ей в макушку. – Я знаю, ты надеялась доказать, что Франциска существует.
Она быстро заморгала, прогоняя слезы отчаяния. Люди, имеющие веру, как у нее, не плачут. Много.
– Меня не интересует, что ты скажешь, – настаивала она, уткнувшись в его рубашку. – Франциска существует.
Долгие мгновения они оба молчали. Потом он поднял ее подбородок, и глаза их встретились. Сочувствие и тревога, которые она увидела в них, почти доказывали ее гибель.
– Снова будем упрямиться? – мягко спросил он.
Она кивнула.
– Снова будем упрямиться. – Она боялась пробыть в его объятиях еще хоть минуту. Иначе захочется остаться. А к этому ни один из них еще не был готов. – Думаю, мне пора идти.
– Я отвезу. – Тон не допускал возражений. – По дороге мы сможем обсудить разногласия.
– О'кей, – согласилась она. – Но я не знаю, что еще обсуждать. Я права, а ты – нет. И в ближайшие дни Франциска докажет тебе это.
Они доехали молча. Рейчел жалась к дверке, пытаясь разобраться с новым оборотом событий. Она была так уверена, что в конце концов Зак убедится в реальности существования Франциски. А раз убедится он, то можно будет продать книгу, а значит, и оплатить счета… и продолжить отношения с милым профессором.
Она достала медальон. Она верила по-прежнему. Ее веры, стоически говорила себе Рейчел, ничуть не убавилось. В конце концов все ее мечты осуществятся. Франциска будет реабилитирована. Книгу купят. Все счета будут оплачены. И Зак полюбит ее. У нее задрожал подбородок. Все это еще может произойти. По щеке скатилась слезинка. Все, что ей нужно, – это верить. Она всхлипнула. Все, что ей нужно, – это верить.
Зак остановил машину у дома.
– Не надо, – сказал он и прижал ее к себе. – Не стоит.
Она зарылась лицом в его плечо, стараясь скрыть слезы.
– Стоит! Я… Я была так уверена, что ты откроешь правду. Что сегодня будет решающий день.
Его пальцы скользнули под локоны на ее шее.
– Это не конец света. Если не продашь книгу, продашь медальон.
– Нет! – Она подняла голову и устремила на него полные слез глаза. – Ты не понимаешь, – печально шептала Рейчел. – И думаю, никогда не поймешь. Я не могу продать медальон, потому что он стоит не денег. Он стоит веры, надежды и любви. Но ты не веришь в эти категории и не можешь понять, насколько они важны.
– Ошибаешься. Я борюсь за правду, честь и чистоту.
– Ты в самом деле думаешь, что есть большая разница? – воскликнула она. – Могут ли быть честь и чистота измерены твоими приборами лучше, чем вера и любовь?
Он не ответил. Его рот нежно ласкал висок.
– Поцелуй меня на прощанье и иди в дом. Уже поздно. А утро вечера мудренее.
