Ли Гринвуд - В твоих объятиях
– Ты уверена, что в тебе нет цыганской крови?
Виктория хотела бы рассмеяться, но у нее не было на это сил.
– Мужчины воображают, что они очень загадочные существа, но на деле они все похожи друг на друга. С некоторыми вариациями.
– Почему ты так говоришь?
– Моя мать умерла, когда я родилась. Моей жизнью управляли отец и четыре моих дяди. Когда папа купил «Демон-Ди», меня стало окружать еще больше мужчин. Когда я вышла замуж за Джеба, мужчин еще прибавилось. Затем я приехала в Аризону. Снова много мужчин. И все вы одинаковы, – устало бормотала она. – Все как один.
Много позже заката солнца Тринити добрался до очередного своего лагеря. Прошло больше недели с тех пор, как он заготовил здесь припасы, но он надеялся, что их никто не нашел. Он не мог позволить себе терять время на то, чтобы заехать в город за новыми. И не хотел рисковать тем, что кто-нибудь узнает Викторию. Достаточное число людей могут соблазниться обещанной судьей Блейзером тысячей долларов и попытаться отобрать Викторию у него. Он не хотел драки и надеялся ее избежать.
Он опустил глаза на Викторию. В своем полном изнеможении она не понимала, что он едет бок о бок с ней и обнимает ее за талию, удерживая в седле. Оно было и к лучшему. А то она вновь расцарапала бы ему лицо. Его теперь не удивляло, что Джеб Блейзер не смог с ней справиться. Чтобы укротить такую женщину, нужен был сильный мужчина.
Из того, что Тринити о нем узнал, было ясно, что Джеб был абсолютно себялюбивым молодым человеком, слишком занятым поиском собственных удовольствий, чтобы заметить, что у его молодой жены могут быть свои потребности. Даже теперь, устало прислонившаяся к Тринити, она зажигала огонь в его крови.
Должно быть, такое же действие она оказывала на Бака. Мысль о возможном страстном объятии Бака и Викторин вызвала у Тринити такой прилив гнева, что он чуть не перетащил ее к себе в седло. Сила его реакции потрясла Тринити. Почему он испытал такую ярость? Она же не была его женщиной.
Но он хотел, чтобы она ею была. Ехать рядом с ней, ощущать под рукой упругую округлость ее груди, вдыхать аромат ее волос... он ни о чем больше не мог думать.
Интересно, ответила бы она ему, если бы он не похищал ее? Могло ли ее отношение к нему там, на горе, быть лишь прелюдией к страсти, которую она готова была разделить с ним позднее?
Как могла женщина, познавшая радости наслаждения в объятиях мужчины, отказывать себе в этом на протяжении пяти лет? Он не смог бы изнурять свое тело столько времени. Он вспоминал безликие образы женщин, с которыми делил беглые удовольствия. Он и не узнал бы их. Возможно, Виктория испытывала нечто подобное? Может быть, она смогла бы лечь в постель с Баком, если бы думала, что любит его. Но Тринити казалось, что она не смогла бы переспать с кем угодно. Ей было бы необходимо чувство. То, чего он не испытывал уже много лет.
«Зачем ты лжешь самому себе? Ты сейчас испытываешь бурю чувств... Нечто, что не испытывал ни к кому, даже к Куини. Ты испытал это в первый же раз, как взглянул на Викторию. Поэтому ты сейчас поддерживаешь ее в седле. Она и сама может в нем удержаться».
Он попытался убрать руку, но ее тепло, ее близость сделали это невозможным. Ему нравилось ощущать ее в своих объятиях, нравилось ощущение собственной руки, обвившей ее талию. Это давало ему сознание своей нужности. После тринадцати лет одиночества он жаждал иметь близкого человека.
Нет ничего плохого в том, чтобы немного опустить заграждения.
Хотя, возможно, он уже слишком их убрал. Но нужда в близости к кому-то, таившаяся в самой глубине его души, нужда, которую он отрицал тринадцать лет, отчаянно взывала к нему.
Тринити спешился. На мгновение он засомневался, сможет ли удержаться на ногах, но годы испытаний помогли. Через какие-то секунды он стал двигаться с прежней легкостью. Он отвел лошадей в лагерь. Затем снял с вьючной лошади постель Виктории и разложил ее одеяло на земле там, где толще был слой опавших листьев и сосновых иголок. Затем он развязал ей ноги и руки. Стертые, воспалившиеся, ее запястья стали безмолвным упреком ему. Он не думал, что так получится.
Осторожно спустив с седла, он уложил ее на одеяло. Она застонала, когда он выпрямил ей ноги, но не шевельнулась. Он отвязал от седельных сумок свою постель и, поискав, нашел в них маленькую коробочку с лечебной мазью, которую бережно втер в стертую кожу обоих ее запястий. Ему совсем не хотелось связывать ее каждый день, но он не знал, как иначе оградить ее от собственной импульсивности. Если она теперь сбежит, то, вероятнее всего, погибнет.
Она выглядела такой беспомощной и жалкой, лежа с подогнутыми ногами на одеяле. Тринити попытался устроить ее поудобнее, но она лишь стонала. Ноги ее так одеревенели, что не разгибались.
Тринити стащил с нее сапожки и стал массировать ей икры. Они были напряжены и затвердели, как каменные.
Он едва мог поверить, что можно так закостенеть от езды верхом.
Но, разрабатывая мышцы Виктории, он так возбудился, что брюки стали неудобно тесными.
Он бывал со многими женщинами и всегда сразу по окончании соития спокойно отправлялся дальше в путь. Он никогда не проводил с женщиной целый день. У него не было ни времени, ни желания узнать их поближе.
Однако на этот раз все шло не так. Ощущение ее кожи, ее упругой мягкости... завораживало.
Это удивило Тринити. Все было необычно, и удовольствие от женского тела было каким-то новым.
Он перевернул Викторию на спину и стал медленно разминать мышцы ее стройной и нежной шеи, слишком хрупкой, чтобы выдержать рывок веревки палача.
Отогнав от себя эту мысль, Тринити почувствовал не просто желание, это было ощущение совместности... нужности, а не одно только стремление к сексуальному удовлетворению.
Он был так поглощен этим откровением, что забыл, где находятся его руки.
И коснулся бедра Виктории.
Глава 11
– Убери свои руки, – резко произнесла Виктория вполне бодрым голосом. Она явно осознала, что он делает.
Неожиданный приказ заставил его отдернуть руку быстрее, чем от горячей печки. Эта реакция разозлила его и пробудила чувство вины.
– Ты вообразила, что я воспользуюсь своим положением? – поинтересовался он, надеясь скрыть смущение за усмешкой.
– Я и не думала ничего подобного, – ответила Виктория, пытаясь сесть. Она откинулась на подушку, которую он подложил ей под спину, и с трудом приняла сидячее положение. – Мне казалось, что брак с Джебом и обвинения в том, чего я не совершала, вышибли из меня всю романтическую чепуху. Похоже, однако, что это не так.
