Тори Андерсен - А потом будет утро...
– А еще, по-моему, – добавила Джуди, – она поняла, что я не просто старая ее приятельница, а засланный казачок. И ее это очень разозлило.
– Еще бы!
– Нет, ты не понимаешь. Раньше, общаясь с ней, я как бы принадлежала к ее возрастному окружению. А теперь, поскольку интересуюсь ее сыном, общаюсь с Виктором, я автоматически перехожу в разряд младшего поколения. Поколения ее детей. Понимаешь теперь, как она бесится?
– Ей же сорок пять! А тебе на десять лет меньше.
– Все равно. Думаю, в эту семейку нам теперь путь заказан. Если только вы с Томом не обвенчаетесь тайно и не поставите ее перед фактом.
– Этого никогда не произойдет, – ледяным голосом ответила Одри. Она всегда теперь, когда речь заходила о Томе, старалась говорить как можно меньше и как можно строже. Так слезы в голосе не очень мешали.
– Зачем, ну я просто не понимаю, – Джуди ходила перед ней по комнате, – зачем ты держишь все в себе? Кого ты стесняешься?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты могла бы выплакаться, высказать все, что у тебя на душе, обозвать его как следует, я бы все приняла, все выслушала. А ты молчишь. Одри, так нельзя!
– Я не хочу об этом говорить.
– Ну хорошо. – Джуди как будто на что-то решалась. – Ну хорошо, я скажу тебе еще одну вещь, и мы закроем эту тему навсегда. Только мне кажется, что ты сама попросишь скоро ее открыть заново.
– Какую вещь?
– Это касается его дочки.
– Я не хочу об этом говорить. – Одри вдруг вспомнила свои мечты о двух сыновьях, как у Бриджит.
– Ты послушай! Развод в любом случае неизбежен. Отец дочки – не Том, и сейчас его жена вернулась к этому мужчине, и, кажется, у них серьезные намерения. По крайней мере, ей точно нужен официальный развод.
– Ну а мне-то какое до всего этого дело?
Джуди посмотрела на нее искоса:
– Одри, я тебя недооценивала.
– В каком смысле?
– Ты – стоик. Но это вредно для здоровья.
– Я не хочу об этом говорить.
– Да что ты заладила, как попугай!
– Ну… И Том знает, что дочка – не его?
– Конечно знает. Только неизвестно, кого это известие больше убивает: Тома или его мать.
– Мне кажется, он должен очень сильно переживать. Только по нему никогда не догадаешься, о чем он думает.
– Одри, это самая длинная твоя реплика за последнюю неделю!
– Не важно. Я не хочу об этом… Мне нужно на работу.
– Ты что, еще не уволилась?
– Они пока ничего не знают.
– Как хочешь. Я пойду набирать персонал. Виктор сказал, что сегодня придут тридцать человек на собеседование.
– Как же ты одна с ними справишься? – Одри повязывала черный шарф поверх черной куртки. Она и не заметила, что за неделю, пока не было Тома, постепенно стала переходить на свои старые привычки в одежде.
– А вот и я думаю: как? Кто, в конце концов, у нас соучредитель: ты или Виктор?
– А кто у нас был соучредителем, когда ты валялась в шезлонге, а мы с Виктором оформляли документы, искали офис и заказывали рекламу?
– Одри, ну зачем ты так? Я же не…
– Выходит, Джуди, у нас Виктор – главный массовик-затейник. Хотя он ничегошеньки с этого не имеет.
– Имеет, – насуплено пробормотала Джуди.
– Это меня не касается.
– Ты стала жесткой и замкнутой.
– Я не хочу об этом говорить.
– О господи! Ладно, Одри, иди в свою несчастную фирму, может, они тебя снова отошлют в Израиль, а то и в южную Африку, чтобы проветрить мозги!
– Спасибо, я так и сделаю.
Она так и сделала.
Едва только Одри переступила порог своей родной фирмы, ее позвал к себе директор и сообщил, что из Тель-Авива звонили «наши ребята»:
– Хотят опять тебя позвать к себе.
– Кто, строители?
– Да, и прямо сейчас.
– Но я еще недостаточно намерзлась.
– Ты подумай, Одри. Они немедленно пришлют вызов, и ты – уже там. Между прочим, зима в Израиле – прохладное и красивое время года.
– Мне больше нравится зима в Швейцарии.
– Что?
– Ничего. На сколько месяцев контракт? – мрачно спросила она, прокручивая в голове новый коварный план.
– Пока на два с половиной. В середине января – опять будешь здесь. А потом – посмотрим.
– Я что, Новый год там должна встречать?!
– А что в этом такого? И встретишь! Израильтяне знаешь, как отмечают Рождество? Оно у них – самый главный праздник.
– Вы бы изучили их историю, прежде чем так самозабвенно заливать. У них Новый год отмечается осенью. – Она улыбнулась. – Ладно, я подумаю.
Директор по-отечески взял ее за руку.
– Постой, у тебя что-то случилось? Ты опять сбегаешь от себя?
– У меня всегда что-то случается.
– Это не касается работы? Это – личное?
– Я не хочу об этом говорить.
– Ну – как хочешь.
– Да, я забыла сказать. Я собиралась увольняться, мистер Стентон. Но если снова поеду в Израиль, то, разумеется, отсрочу увольнение.
– Постой-постой. – Он нахмурился. – А ну-ка сядь.
Одри послушно опустилась в кресло и вот тут почувствовала, что готова разреветься, как маленькая девочка. Неизвестно как, но мистер Стентон разбудил некие скрытые движения ее души, и помолчи он еще минуту, Одри стала бы жаловаться ему на Тома и на всю свою несостоявшуюся личную жизнь.
– Рассказывай, – быстро сказал он.
– А что рассказывать? – По щекам ее потекли слезы, и несколько минут она молча сморкалась и размазывала тушь по лицу. Потом стала рассказывать. Не особенно вдаваясь, конечно, в тему с Томом, в основном про новую фирму, но в конце длинного и путаного монолога обозначила присутствие проблем в личной жизни, от которых и собиралась опять убежать куда подальше.
– Ну вот мы и добрались до главного! – проницательно заключил мистер Стентон.
– Да не главное это!
– Милочка моя! У тебя же на личике все написано, уж мне, старику, можешь не врать. Тебе никакая работа не нужна, тебе нужно под крылышко к кому-нибудь нырнуть и птенчиков выводить. Пора уже.
– Но я и правда…
– Конечно правда. Поэтому оставь свои глупости насчет фирмы. Ты можешь, конечно, уйти, но зачем тебе еще и этот груз на плечи, мало тебе других забот?
– Да у меня и нет забот.
– А от кого ты бежишь в Израиль?
– Ну… я… Простите, что я так разревелась. В общем, спасибо вам. Правда спасибо: может, мне и надо было просто поплакать. Я подумаю насчет Тель-Авива. И насчет птенчиков тоже.
– Обязательно подумай. Иди-ка сейчас домой, а завтра приходи. Но к концу недели ты должна дать ответ.
– А… Вот что. Я хотела спросить еще в прошлый раз. Можно мне в качестве условия попросить временное гражданство в Израиле? Как у наших строителей. Они ведь, кажется, уже не один год там живут?
– А зачем тебе? – Мистер Стентон был глубоко изумлен.
– Хочу почувствовать себя космополитом. До свидания.
