Памела Робертс - Муки ревности
— Мы не знаем, — мрачно подтвердил адвокат и подлил ей вина. — И ты абсолютно права: его необходимо остановить. Я завтра же вернусь в Нью-Йорк. Так?
— Так, — кивнув, согласилась Оливия. — И Присцилле… тоже не давай пощады, Дуэйн. Надо оставить ее без единого цента, принадлежавшего отцу. И я хочу выгнать ее из его квартиры. Это… возможно?
— На свете практически нет ничего невозможного.
— Для нее утрата роскошной квартиры в одном из самых престижных районов Нью-Йорка будет равна катастрофе. Она не только алчная, но и жутко тщеславная особа. — Оливия на секунду задумалась, потом добавила: — А я жутко мстительная.
Дуэйн обнял ее и нежно поцеловал в обнаженное плечо.
— У тебя есть все основания для этого. Ты имеешь полное право мстить за родных.
— Значит, ты не осуждаешь меня?
— Никоим образом, любимая. Я был бы не в состоянии осудить тебя, даже если бы ты этого заслуживала…
Он скрепил свое заявление еще одним поцелуем, на сей раз в призывно приоткрытые яркие губы. Поцелуй затянулся. Дуэйн лишь ненадолго оторвался от Оливии, чтобы поставить мешающий им поднос на пол…
На следующее утро молодая женщина отвезла возлюбленного обратно в аэропорт и простилась с ним на несколько дней.
— Я закончу дела, скорее всего в воскресенье, но должен буду сразу вернуться в Сиэтл. Мне предстоит наверстать упущенное время…
— Дуэйн, сколько ты терпишь из-за меня неудобств, — целуя его, шепнула Оливия.
— Награда более чем оправдывает эти неудобства, — ответил он. — Чем ты будешь заниматься без меня, милая?
Она пожала плечами.
— Работать, конечно. Может, заеду к Бекки. Ее мужчины, как она их называет, должны были уже вернуться с верхних пастбищ. В субботу могу съездить с Джеком на аукцион в Бутт. Он хочет купить несколько быков-производителей новой породы. У меня, знаешь ли, весьма образованный управляющий. Читает массу журналов по современному скотоводству, следит за всеми новыми веяниями. Мне очень повезло с ним…
— Похоже, что так. Кстати, а какой он, этот твой Джек?
Оливия засмеялась.
— Уж не хотите ли вы приревновать меня к Джеку Вернону, мистер Картрайт?
— Почему бы и нет? Он, наверное, молод и хорош собой?
Смех превратился в хохот.
— Ну, Дуэйн, тут тебе беспокоиться не о чем. Ты его видел вчера, когда мы приехали… Джек ждал меня в доме, помнишь?
— Помню. Но мне он не показался старым или безобразным.
— Собственно говоря, мне он тоже не кажется таким, — подумав, согласилась Оливия. — Просто я так привыкла к нему, что не воспринимаю как мужчину.
— У него, однако, есть одно преимущество передо мной… — задумчиво протянул Дуэйн, поглядывая на молодую женщину.
— Какое же? — несказанно удивилась та.
— Он всегда рядом, — грустно ответил он. — А я опять уезжаю… Думаю, нам надо будет поговорить на эту тему после моего возвращения.
— Хорошо, Дуэйн, — серьезно сказала Оливия. — Обещаю. А по поводу Джека не волнуйся, ладно? И звони мне, когда будет возможность.
Он пообещал. Они поцеловались, и адвокат заспешил к стойке, где как раз заканчивалась регистрация. Через десять минут самолет, раскрашенный голубыми и красными полосами, пробежал по полю и поднялся в воздух, унося его на восток, прочь от любимой женщины…
И снова потянулись для Оливии тоскливые дни — дни без него. Она заполняла их, как могла, не позволяя себе скучать, или погружаться в депрессию. Живопись и новаторские идеи Джека Вернона активно помогали ей в этом. И ежедневные звонки Дуэйна тоже. Ему пришлось задержаться в Нью-Йорке дольше, чем он планировал.
А когда пятые сутки разлуки подходили к концу, он сообщил ей, что наступило время готовиться к испытаниям.
— Олли, мне очень неприятно говорить тебе об этом, но, полагаю, уже завтра ты будешь в осаде. Сегодня утром в прессе появились первые статьи…
— Вот как? — с замиранием сердца отозвалась она.
— Увы. И весьма неприятные. Один грязный листок назвал Уоррена «видным деятелем современного театрального искусства» и весьма прозрачно намекнул на его «связь с одним из ведущих современных дизайнеров». Вечерние выпуски газет еще не вышли, но я с легкостью представляю себе, что в них будет. А завтра… завтра должно начаться нашествие желающих взять интервью у тебя. Что, если ты какое-то время побудешь дома? И попросишь Джека собрать сильных парней и не пускать репортеров на порог?
— Думаешь, это благоразумно? Они могут решить, что мне есть что скрывать.
— Олли, тебе есть что скрывать, — настойчиво произнес Дуэйн. — Не забывай об этом.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду печальное событие, происшедшее в твоей семье около месяца назад, — ответил Дуэйн.
— Почему ты так странно изъясняешься?
— Потому что не могу быть на сто процентов уверенным, что наш разговор никто не слушает.
— О!..
— Вот именно. Поэтому и прошу от тебя максимальной осторожности и осмотрительности.
— Хорошо, поняла. Когда ты собираешься вернуться, Дуэйн?
— Не раньше, чем послезавтра.
Она вздохнула, но ничем его слова не прокомментировала. Потом вдруг вспомнила о другом звонке, раздавшемся часа три назад.
— Кстати, мне сегодня снова звонила Присцилла. Она буквально плевалась от ярости и заявила, что «я и мой рыжий любовник-адвокат еще пожалеем о том, как с ней обошлись».
— Хорошо, что сказала мне. Я займусь этим.
— Ты считаешь, это серьезно?
— Сейчас все серьезно. Но ничего, у меня найдется средство заткнуть ее хорошенький ротик. А если не у меня, то у Макса и его коллег… — Он немного помолчал, затем спросил: — Ты ни о чем не жалеешь, Олли?
— Нет, — решительно ответила она. — Ни на мгновение. — И легкомысленным тоном добавила: — В конце концов, лишняя реклама не повредит моим полотнам. Даже наоборот. Мой агент будет в восторге. Он имеет десять процентов, так что…
— Черт, Олли, о нем-то я и не подумал! — воскликнул Дуэйн. — Что этот идиот наболтает прессе?
— Он совсем не идиот, — мягко возразила Оливия, — а очень приятный пожилой господин. И его отличительная черта — это ненависть к газетчикам. Что, конечно, более чем странно для человека его профессии. Но это факт. Так что тут мы можем быть совершенно спокойными.
— Вот как! Что ж, приятно слышать, что еще остались на свете люди с нормальным, здоровым отношением к прессе.
Оливия рассмеялась, хотя ей было совсем не смешно. Несмотря на предстоящее нашествие журналистов и связанные с ним неприятности, она продолжала думать о том, что до возвращения любимого остается еще целых два дня. Самое меньшее.
